Непосредственно под плитой в слое рыхлого песка оказался скелет мужчины громадного роста старше шестидесяти лет. Он лежал на спине головой на запад, с запрокинутым вверх лицом. Странным образом у скелета отсутствовали кисти обеих рук. Вместе с покойником не было найдено абсолютно ничего. Ни одного осколка посуды, обломка оружия, следов каких-либо украшений или одеяний, так как если бы человек был похоронен совершенно голым. Высказывались предположения, что тут похоронили какого-то раба или врага, но в таком случае все это гигантское сооружение было бессмысленным. Такие огромные плиты могли перетаскиваться лишь доброй сотней человек, и то под кнутом.
Кости покойника сильно разрушились водой, затекавшей со склона под плиту, но Эглон пропитал их столярным клеем. Мы взяли череп, бедро и необыкновенно массивные поясничные позвонки. Судя по черепу, покойник был не монголом, а представителем европейской расы. С большой осторожностью мы упаковали кости, пролежавшие под плитой около трех тысяч лет, и передали их впоследствии археологам экспедиции профессора С. В. Киселева. Рабочие сильно разочаровались – никакого клада и даже ничего мало-мальски интересного. Как бы то ни было, за день была проделана поистине гигантская работа.
На следующий день мы успешно форсировали речку и, пройдя около восьмидесяти километров, опять застряли перед речкой Туин-гол («Галочья речка»). Эта многоводная речка имела устрашающий вид: больше чем на километр разлились многочисленные протоки с неистово несущейся черной водой. Под чистейшим небом Монголии самые прозрачные реки кажутся темно-синими, почти черными. Четыре часа подряд искали брод, но два главных протока были совершенно непроходимы. Однако вода быстро шла на убыль, и на следующий день можно было попытаться форсировать препятствие. Остановка оказалась кстати. У моей «командирской» машины – «Волка» отломился кронштейн подрессорника, и машина стала крениться на крутых поворотах и косогорах. Усилиями всех механиков удалось устроить хитрое приспособление из бревен, двух кусков старой рессоры и большого количества проволоки, с которым машина благополучно пришла в Улан-Батор. Началась всеобщая стирка (купание состоялось ранее, при поисках брода). Вечером я отправился в геологическую экскурсию вверх по реке и вернулся только в сумерки, застав в лагере полное смятение.
В мое отсутствие к нам приехали гости – несколько аратов. На лошадях гостей наша молодежь устроила скачки. Обогнал всех Коля Брилев, а не в меру азартный Пресняков грохнулся на всем скаку с лошади, уцелев прямо-таки чудом. Седло свернулось под брюхо коня, и тот, напуганный, долго носился по долине, пока не превратил седло в клочья и щепки. Владелец коня, старик, пришел в страшное огорчение. Нервно куря трубку за трубкой, он рассказал, как на этом седле, служившем ему уже тридцать лет, он ездил в Китай, к Тибету и к границам России, – последнее путешествие он проделал с войском национального героя Монголии Сухэ-Батора. В общем, за седло старику пришлось заплатить семьсот тугриков, и Пресняков месяц отрабатывал свою попытку состязаться с аратами в верховой езде.
С утра на следующий день вся экспедиция, за исключением Эглона, Малеева и повара, разделась догола. Эглона освободили от трудной работы по возрасту, Малеева – по больному сердцу, а повара – из-за нарывающих рук. Мы решили поддерживать машины в воде и подталкивать их, что облегчало переправу. С нашими тяжело груженными машинами переправа была нелегким и довольно рискованным предприятием. Рождественский поторопился и, не обладая опытом в переправах, утопил полуторку в глубокой протоке. Мы поспешно спустили груз машины – бочки с бензином – вниз по течению. Сняли аккумулятор и вытащили полуторку «вручную» на косу. Приходилось торопиться, так как вода снова начала прибывать. Все же мы провозились около четырех часов, пока вылили воду и масло из мотора полуторки, промыли и запустили машину.
Еще две неприятные речки – у Барун-Ульцзейту сомона («Западный сомон знака счастья») и Тацаин-гол («Ракитовая речка») – форсировали с ходу, даже не снимая вентиляторных ремней, только с замотанными изоляционной лентой приборами зажигания.
Хорошо запомнились два дня – четырнадцатое и пятнадцатое июля, прошедшие в борьбе с водой. Шум несущейся на перекатах воды, боль в глазах от ослепительного блеска солнца на речках, яростный рев моторов, огромные всплески от тяжелых «ЗИСов» и, главное, дружная, веселая, ни на минуту не ослабевающая работа всех участников экспедиции…
Вода – наша мечта в Южной Гоби – здесь превратилась в опасного врага, но и этот враг остался побежденным.
Еще на спуске в долину Туин-гола на юге вдали виднелась голубая призрачная Бага-Богдо. Теперь на всем пути были прекрасно видны три наших «маяка» 1948 года: Ихэ-Богдо, за ней чашеобразная Тевш (Дунда-Богдо) и угрюмая Бага-Богдо. В стороне Ихэ-Богдо, на скатах последних отрогов Хангая, виднелись огромные базальтовые поля, протягивавшиеся к подножию трех Богдо. Эти черные плоскогорья голубели от марева нагретого воздуха, и казалось, что за остроконечным мелкосопочником сразу начинается сияющее голубое море.
На плоскогорье за Тацаин-голом, на пологих зеленых холмах, торчал высокий зубчатый гребень кварцевой жилы, словно хребет снежно-белого дракона. Повсюду разбросаны куски абсолютно белого кварца, точно снежные глыбы среди зеленой травы. А справа продолжали реять над мрачными базальтовыми плато воздушно-голубые призраки трех высочайших гор Гобийского Алтая, столь хорошо знакомые нам по очертаниям.
Еще две-три речки не были препятствием: вода спала, но нас донимала зловредная мошкара. Для спасения от нее мы остановились на ночлег на вершине перевала в две тысячи двести метров абсолютной высоты у горы Хан-ула. Больше препятствий до Убур-Хангая не было. Но там протекал Онгиин-гол – река, по размерам несравнимая с теми, какие мы едва преодолели. Разлив на Онгиин-голе исключал всякую возможность переправы.
На наше счастье, мост починили, и мы в одну минуту пересекли грозно вздувшуюся реку. Только у края долины оказалась протока, в обычное время сухая. Сейчас вода в ней доходила до коленей. Однако «Тарбаган» умудрился получить сильное повреждение: Лихачев сунулся в протоку с ходу, машина подняла огромный вал, вода ударила в радиатор, который Лихачев поленился прикрыть фанерой, погнула лопасти вентилятора, а тот распорол несколько трубок на задней поверхности радиатора. Пришлось снимать его и запаивать трубки. В этом рейсе «Тарбагану» вообще не везло. Он еле полз на длинных подъемах и жег неимоверное количество масла – кольца в моторе сильно подносились. Вчера пробило якорь динамо, а сегодня – новая авария. Четыре часа были потеряны и вместе с ними – надежда доехать завтра до столицы Монголии. Мы остановились на ночлег на гранитном плоскогорье, как раз на месте нашего обеда в 1948 году. Все было на месте – и лужа, из которой тогда брали воду, и незабудки, которые собирала Лукьянова, и угольки от нашего костерчика. Казалось, что мы побывали здесь только вчера – так медленно течет время в монгольских просторах.
