Подрулив по следу, мы нашли самолет Алексеева.
Опальных мешков и палаток на семьдесят девять пассажиров и для экипажей двух самолетов не хватало. К счастью, на косе валялся плавник. Загорелись костры. Несмотря на далеко не блестящее положение, все были хорошо настроены: ноги стояли на твердой земле.
Через час связь была восстановлена, и, получив радиопеленги, мы определили, что находимся в 13 милях к северо-востоку от полярной станции.
Через три часа прибыла собачья упряжка с каюром Николаем Гороховым. У самолетов осталось по десять человек, остальные пешком пошли на зимовку.
Наш лагерь почти опустел. Я спал в такой же палатке, в какой год назад жила наша экспедиция на Северном полюсе. Меня разбудил голос старшего механика В. О. Чечина:
— Егорыч, вставай! Погода улучшилась. Туман разрывает сильным ветром. Мы уже греем моторы.
Я быстро оделся и побежал к самолету. Через несколько минут мы приземлились у большого костра у станции на острове Котельный.
28 апреля мы покинули гостеприимную зимовку и благополучно доставили в бухту Тикси наш драгоценный груз. На материк были переброшены последние семьдесят девять человек с дрейфующих ледоколов «Садко», «Седов» и «Малыгин».
М.И. ШЕВЕЛЕВ, Герой Советского Союза
ПУТЕВКА В ЖИЗНЬ
Летом 1938 года была предпринята попытка вывести ледокол «Седов» и зазимовавшие вместе с ним в северной части моря Лаптевых корабли «Малыгин» и «Садко». К ним на выручку был послан ледокол «Ермак».
Дули южные штормовые ветры. Корабли всё дальше уходили на север. Когда мы на «Ермаке», пробившись сквозь тяжелые льды, достигли кораблей, они были на 83°04’ северной широты. Нас разъединял пояс тяжелых льдов. В тумане, по узким разводьям, с трудом, но все дальше проникал «Ермак» на север. Порою казалось, что дальше идти невозможно. Но ледокол продолжал неутомимо долбить тяжелые поля.
27 августа мы остановились. Дальше идти было невозможно. Впереди лежали невзломанные многомильные поля двух-трехметрового льда. Но в этот момент природа, до тех пор нам противодействовавшая, как будто решила нас приободрить. Туман, целую неделю лежавший вокруг «Ермака» густой пеленой, вдруг приподнялся и открыл на горизонте три еле видные черточки. Это во льдах стояли корабли.
На борту «Ермака» загремело восторженное «ура». И у людей и у самого дедушки «Ермака» появились новые силы. Ледокол с удвоенной энергией стал крошить поля нетронутого льда и упорно пробиваться вперед.
Но туман приподнялся только минут на десять и, точно занавес на сцене, опустился снова. От «Ермака» до кораблей оставалось миль пятнадцать.
28 августа, ломая последние льды, наш ледокол подходил к кораблям. Оркестр «Ермака» играл «Интернационал». Корабли расцветились флагами и подняли сигнал:
«Привет „Ермаку“!»
Окопов корабли, «Ермак» стал к ним борт о борт. Радости людей не было границ. Часть команды «Ермака» перешла на корабли, и мы начали выводить их на юг.
«Садко» и «Малыгин» с трудом, но пробивались по узкому каналу, который оставался после прохода «Ермака». Хуже было с «Седовым». За время зимних сжатий у него оказалось сильно поврежденным рулевое устройство, и «Седов» не только не мог лавировать, но даже идти прямо. Пришлось его буксировать. Однако в тяжелом льду «Седов» не мог держаться строго за кормой «Ермака»: его изуродованный руль поворачивал корабль вправо.
Льдины все время втискивались между «Ермаком» и «Седовым». Толстые, в руку человека, проволочные тросы не выдерживали и лопались, как нитки. Дважды в течение двух часов менялись тросы, и дважды они рвались. Ледокол «Седов» удалось протащить за это время на расстояние меньше одной мили. А на пути к югу лежал тяжелый пояс льдов.
Установилась ясная погода, и «Ермак», взяв с собою только «Малыгина», пошел на юг, чтобы нащупать наиболее легкий путь во льду и пробить канал, по которому потом можно было бы провести ледокол «Седов».
«Ермак» снова с разбегу наскакивал на ледяные поля и крушил их. Но вот гребные валы не выдержали. Сначала лопнул вал левой машины и вместе с винтом ушел на дно, на глубину трех тысяч метров. Скоро «Ермак» остался с одной центральной машиной. В таком состоянии он не мог уже буксировать ледокол «Седов». Неясно было даже, удастся ли ему самому выйти из тяжелых льдов. Надо было решать, что делать с «Седовым».
Ни у кого даже и в мыслях не было бросить ледокол без людей. Все считали бесспорным, что на «Седове» должен остаться экипаж. Отобрать надо было пятнадцать человек, а желающих остаться вызвалось во много раз больше. Прежде всего это были сами седовцы. Бадигин, ставший капитаном во время ледового плена, после того как старого капитана из-за болезни пришлось вывезти, считал невозможным уйти с «Седова», пока он сам здоров, а корабль может плавать.
— Я сойду с корабля только тогда, когда он остановится в родном,, советском порту, — заявил Бадигин.
Коллектив, зимовавший на «Седове» до прихода «Ермака», был замечательный. Разбивать его очень не хотелось. Но пришлось строго обсудить кандидатуру каждого, главным образом с точки зрения здоровья. Седовцы уже выдержали суровый экзамен одной зимовки, и нужно было отобрать тех, кто сможет совершенно безнаказанно для своего здоровья оставаться и дальше.
После долгого обсуждения решено было, что из старых седовцев, кроме капитана Бадигина, на борту останутся: штурман — замечательный специалист своего дела, он же гидрограф, он же инженер водного транспорта — Ефремов, второй механик Токарев, третий механик Алферов, машинист первого класса Шарыпов, хозяин палубы боцман Буторин и еще два человека-доктор Соболевский и известный в Арктике радист Полянский. Был также оставлен гидрограф Буйницкий, перешедший на борт «Седова» с ледокола «Садко».
Этот состав надо было пополнить, так как для поддержания корабля в порядке во время дрейфа требовалось пятнадцать человек. Выла организована тройка в составе начальника экспедиции, помполита и председателя судкома «Ермака», решивших вопрос о пополнении. Членам этой тройки буквально не давали прохода. Ловили в коридорах, на палубе, в кают-компании. Каждый, приводя десятки доводов, уговаривал оставить его на «Седове».
Люди отлично знали, что дело предстоит не шуточное: придется продрейфовать через весь Северный Ледовитый океан, будут сжатия, временами может быть очень трудно.
Но советский человек любит преодолевать трудности. Каждый из желавших остаться понимал, что он своей работой принесет колоссальную пользу, что все трудности и опасности будут оправданы той пользой, которую получит страна. Кроме того, каждый из остававшихся был убежден, что куда бы ледокол «Седов» ни занесло, страна, партия, товарищ Сталин примут все меры, чтобы ни с одним человеком ничего плохого не случилось.
