Глава 3
На следующий день, часа за два или три до захода солнца, Стюрдевант ушел. Он вынужден идти по ночам при свете луны, чтобы спастись от палящих лучей безжалостного солнца. К трудному путешествию пилот постарался подготовиться как можно лучше: на голову он надел громадную широкополую шляпу, которую ему отдал О'Брайен; на ноги — американские ботинки армейского образца. Пикейные брюки и порванная рубашка, небольшой охотничий нож на поясе, которым он в самолете открывал банки с пивом, — завершали его наряд. Высокий, худощавый, рыжебородый, с ружьем в руке Стюрдевант казался сильным, мужественным и держался независимо.
За спиной у Стюрдеванта возвышалось хитроумное сооружение, с помощью которого ему удалось приспособить для переноски две канистры с водой. Оно было скомбинировано из тонких реек, старого ремня, короткого отрезка медного провода, кусков веревки и бечевок, захваченных из самолета.
После тщательной подгонки тяжелые канистры плотно прилегли к его плечам. По совету Гриммельмана он накрыл их легким жакетом. Теперь вода будет испаряться намного медленнее. На прощанье старик пожал руку пилоту и ободряюще похлопал по спине.
— Иди по ночам, — напутствовал он. — Прежде всего выбирай низины, на высоких местах разводи костры… Спички у тебя есть?
— Да, — ответил Стюрдевант. — Я дойду. Воды хватит надолго.
— Ну, счастливого пути, — пожелал О'Брайен, пожав Стюрдеванту руку.
— Я хорошенько почищу ружье, прежде чем возвратить тебе, — пошутил пилот.
— И шляпу тоже, — в том же шутливом тоне ответил ему О'Брайен.
— Что вам сказать па прощанье? — начал Джеферсон Смит. — Поблагодарить вас за все… Вы — мужественный человек.
— Возьмите вот это.
Грэйс подошла и протянула пилоту большой узел, в котором были дыни. И как только она смогла удержаться от желания съесть их?
Стюрдевант в последний раз обвел их всех взглядом, потом посмотрел на черные утесы, на далекий пик.
— Мы еще увидимся, — сказал он, затем повернулся и зашагал вниз по каньону к пескам, к линии горизонта. Вскоре его уже совсем не стало видно…
* * *
Измученные путники охапками носили хворост на вершину утеса. Поднимались они по извилистой тропе, которую О'Брайен тщательно расчистил, сделав относительно безопасной. Утес возвышался рядом с пещерой, где Грэйс непрерывно поддерживала крохотный огонек.
Хворост тщательно укладывали на заранее подготовленные сухие ветки с тем, чтобы можно было быстро поджечь его. Если кто-нибудь из них увидит или услышит звук приближающегося самолета, должен немедленно взбежать на вершину утеса. Возможно, летчик заметит дым, и они будут спасены.
Несколько вечеров подряд Гриммельман разжигал на ночь костер, но к утру, когда становилось холодно, огонь угасал и приходилось разводить новый. К несчастью, осталось всего несколько десятков спичек, которые старик хранил в табакерке. Поддерживать непрерывно сильный огонь было невозможно из-за недостатка хвороста, и в конце концов пришлось сохранять лишь тлеющие угли в нескольких футах от входа в пещеру. Следить за костром поручили Грэйс. Время от времени она подбрасывала сухой хворост и дрова. По вечерам молодая женщина сгребала горячие угли в котелок О'Брайена и вносила в пещеру; так сберегали огонь всю ночь. А утром угли снова выносились наружу. Обязанность ежедневно таскать их туда и обратно превратилась в своеобразную церемонию. Каждый старался принести дров и не возвращаться в пещеру хотя бы без нескольких сухих веток, которыми пополнялись запасы топлива.
— Теперь понятно, почему первобытный человек обожествлял огонь, — заметил как-то Смит в одну из ночей, когда все они сидели у костра.
— И почему он страшился ночи, — добавила Грэйс.
— А солнце? — проговорил Бэйн. — Не забывайте о нем. Будь на то моя воля, я и дьявола облек бы в образ солнца.
Бэйн лежал в спальном мешке недалеко от костра.
— Все было, — продолжал Смит. — Хватало здесь и богов и дьяволов одновременно. Все они имели в достатке и хорошее и плохое в зависимости от того, что приносили им в жертву.
— Уж таковы все боги, — согласился О'Брайен.
— И черти, — добавил Смит и бросил прутик в огонь. Они наблюдали, как он вспыхнул, изгибаясь и потрескивая.
— До чего же мы здесь беззащитны, — проговорила Грэйс. — Солнце палит, не зная жалости, горячий песок обжигает, ночь заставляет дрожать, камни ранят ноги. Когда тени сгущаются, в голову лезут всякие ужасы, над которыми мы непременно посмеялись бы, сидя у себя дома в удобном кресле; мерещатся домовые, привидения, духи.
— Да еще мучаешься мыслями о том, что принесет завтрашний день или будущая неделя, — добавил О'Брайен. — Как-то острее начинаешь понимать, что такое жизнь и смерть. Ведь стоит наткнуться на скорпиона или порезать себе палец, как уже не знаешь, сколько еще останется жить, если, конечно, судьба не смилуется над тобой.
«Мы отрезаны от всего мира, — думал тем временем Джеферсон Смит, пристально глядя на огонь, — и не песками или расстоянием, а одиночеством, страхом, нуждой… О'Брайену не хватает острых ощущений, игры с опасностью. Бэйн почти совсем утратил волю к жизни. А что с Гриммельманом? Стюрдевантом? Наконец, с ним самим, — Джеферсоном Смитом?»
Он подбросил ветку в костер. Спина замерзла, но лицу и рукам было тепло. Попав в Африку, Смит как бы впервые познал самого себя. Он был здесь не столько ученым, сколько человеком, стремящимся проникнуть в глубину своей души. Прошлое африканского народа стало и его прошлым, поэтому осуществляемые им исследования приобрели сугубо личную окраску. Африка была его родиной, а, может быть, и родиной человека вообще. Смита привлекло сюда мучительное желание увидеть эту страну, взглянуть в лицо своим соплеменникам, прикоснуться к великой земле своих предков, вдохнуть ее запахи, прочувствовать ее…
— Мне хотелось бы заглянуть в глубь этих песков, — признался Смит. — Держу пари, что стоит начать копать, как мы обнаружим окаменелости, древние кости, черепа и, вероятно, орудия.
Он зажал в кулаке горстку мельчайших песчинок, и они легкой струйкой потекли сквозь его длинные пальцы.
— Если уж тебе так хочется копать, — проворчал О'Брайен, — то поищи лучше в песке ящериц.
— Первобытные люди жили именно здесь, — продолжал Смит. — В этой части Африки. Тут находили не только человеческие кости и черепа, но и останки тех, кто жил задолго до человека.
Гриммельман кивнул: ему приходилось видеть окаменевшие кости.
— Потерянные звенья? — спросил О'Брайен. Он лежал ничком на песке головой к костру. Глаза его были плотно закрыты.
