Владельцы «Флор» ненавязчиво эксплуатируют славную историю кафе; оно фигурирует во всех справочниках-путеводителях по Парижу, но остается абсолютно живым организмом. Это не может получаться само собой. Есть примеры других знаменитых парижских заведений, сохранивших известное название, но утративших ощутимую связь с прошлым, например «Кафе де ля Пэ» рядом с Оперой на Правом берегу, но там из-за самого местоположения (рядом Большие магазины и вход в несколько станций метро) просто невозможно бороться за прежнюю ауру.
Попав во «Флор», надо отдаться неформальным местным правилам — сделать заказ, не требуя меню. За завтраком съесть вареное яйцо, которое ставят на стол, не дожидаясь твоей просьбы, — они здесь все определенного, подобранного размера (калибра 80); днем выпить фирменное «пуйи фюме», почитать спокойно газету, оставленную на соседнем стуле, и на какое-то время перестать суетиться, наблюдая, как течет жизнь на бульваре.
Несколько лет назад мы зашли туда с Мариной Николаевой, которая переехала на какое-то время жить в Париж, но удивила тем, что во «Флор» еще не бывала, хотя к тому времени уже год прожила во Франции. Ей предстояла радость узнавания, а нам с женой — возможность разделить удовольствие с близким нам человеком. Собственно, идея написать о некоторых ключевых моментах, вокруг которых строится парижская жизнь, как ты ее себе представляешь, родилась за круглым столом во «Флор».
Мы сели на застекленной веранде, где надо уметь маневрировать в проходах между небольшими столами, чтобы нечаянно не смахнуть чужую чашку. И тут я заметил, как по тротуару, направляясь со стороны бульвара Распай и держа под мышкой «Монд», к веранде приближается профессорского вида человек, а вместе с тем исторический персонаж по местным критериям — Лионель Жоспен, бывший министр образования и премьер-министр, и когда-то даже без пяти минут президент страны, человек с приличной репутацией, несмотря на то что был вовлечен в большую политику. Все выглядело буднично, никто не оборачивался.
Это особенность «Флор» и всего этого стратегического пятачка — пересечения бульвара Сен-Жермен и улицы рю Бонапарт, где с одной стороны находится ресторан «Липп», с другой — кафе «Де Маго», книжный магазин «La Hune». Здесь почти обязательно встретишь кого-нибудь из местных узнаваемых лиц. Я пережил период, когда эти персоны — политики, депутаты, писатели, публицисты, философы, историки, главреды, карикатуристы, телеведущие, кинорежиссеры, модельеры — становились (часто мы даже не были лично знакомы) практически родными лицами. Мы жили в атмосфере обсуждения их новых книг и коллекций, заявлений по радио, высказываний в интервью газетам, принимаемых правительственных решений, маневров по созданию партийных коалиций. И все это в системе разделения на «левых» и «правых» — как новых, так и и старых, «центристов», «голлистов». Сменились действующие лица, иные поседели, другие отошли от активной публичной жизни, появились новые имена, которые, правда, кажутся не такими яркими и громкими. Страсти, споры, скандалы канули в прошлое, не оставив после себя серьезного следа в истории, но привязав тебя к этому эмоционально. Таким образом, ты все равно не отрываешься от парижской жизни, даже если не живешь здесь и не бываешь часто во Франции.
Мягкие переплеты кремового или бледно-желтого цвета — на чужих полках французские книги узнаются издалека, в их внешнем виде нет отвлекающей глаз пестроты. Возьмите в руки меню кафе «Флор» в 6-м округе — квартале, где по-прежнему сосредоточены основные парижские издательства. Будучи много лет неофициальной приемной Жан-Поль Сартра, автора «Галлимара», кафе копирует обложки этого культового издательства Франции, которое спустя сто лет после основания сохраняет независимость, оставаясь семейным предприятием. Выходящие сегодня галлимаровские книги практически не отличаются от довоенных образцов, воспроизводя на обложке две характерные для них тонкие рамки — красную и черную. И другие серьезные издательские дома, не заигрывая с читателем с помощью броского оформления, тоже придерживаются преимущественно аскетичного стиля. Из ярких элементов есть только один, объединяющий французские книги, — это манжет, как правило бордового цвета, с названием полученной автором литературной премии. Но это тоже не изобретение коммерческой эпохи, а одна из традиций — на фотографиях 1940-х годов видно, как работницы издательства вручную оборачивают каждый экземпляр нового «гонкура». В манжете есть элемент торжественности и первозданности. Мне нравится использовать его в качестве закладки.
Помимо сыров и вина Франция еще и страна литературных премий, которых всего насчитывается около двух тысяч. По разным жанрам, для начинающих авторов, учрежденные городами, ресторанами и радиостанциями, иногда с чисто условным премиальным фондом, как у Гонкура, но компенсирующими материальную сторону последующим невероятным престижем, что обеспечивает будущие продажи. Медиапрестиж премии настолько высок, что, случается, отдельные лауреаты впадают в депрессию из-за того, что их одолевают вопросами, когда же они напишут следующую книгу, — от которой, разумеется, ожидают аналогичного успеха. Премии, особенно первого ряда — Гонкуровская, «Ренадо», «Фемина», «Медичи» — формируют моду не только на конкретного автора, но и на чтение в целом. Как поясняет один из членов жюри Гонкура, их задача состоит не в том, чтобы выявить литературный шедевр, а в том, чтобы выход той или иной книги превратить в новостную тему, как это происходит с событиями из области политики или спорта.
Несмотря на известное отсутствие великих писательских имен, все, что связано с появлением новых книг, их обсуждением в газетах и еженедельниках, участием авторов в радио— и телепередачах, — по-прежнему немаловажная часть парижской интеллектуальной жизни. Эта жизнь не замыкается в рамках местного «садового кольца», а захватывает и провинцию, где, отчасти благодаря государственной поддержке, даже в маленьких городках выживает книжная торговля и под эгидой больших и малых местных мэрий проходят разнообразные по тематике книжные салоны, собирающие писательские силы.
К литературному делу во Франции отношение серьезное. Человек пишущий, особенно много и успешно, вызывает уважение, к его слову прислушиваются, он обладает кредитом доверия. Случается, что и шутить на тему литературы во Франции бывает не совсем безобидно. Это испытал на себе бывший президент Саркози, который пару раз усомнился в необходимости сдающим экзамены государственным служащим в обязательном порядке изучать некоторые французские классические романы, в частности появившуюся в XVIII веке из-под пера мадам де Лафайет «Принцессу Клевскую». Общественная реакция на его мысли вслух оказалась неожиданно бурной. Звучит как анекдот, но в качестве ответа президенту были организованы публичные чтения «Принцессы», а издательства напечатали под волну протестов дополнительные тиражи.
