К литературному делу во Франции отношение серьезное. Человек пишущий, особенно много и успешно, вызывает уважение, к его слову прислушиваются, он обладает кредитом доверия. Случается, что и шутить на тему литературы во Франции бывает не совсем безобидно. Это испытал на себе бывший президент Саркози, который пару раз усомнился в необходимости сдающим экзамены государственным служащим в обязательном порядке изучать некоторые французские классические романы, в частности появившуюся в XVIII веке из-под пера мадам де Лафайет «Принцессу Клевскую». Общественная реакция на его мысли вслух оказалась неожиданно бурной. Звучит как анекдот, но в качестве ответа президенту были организованы публичные чтения «Принцессы», а издательства напечатали под волну протестов дополнительные тиражи.
Хотя, возможно, сама книга в этом деле стала только поводом: просто политик во Франции вызывает меньше доверия, если не стесняется выглядеть антиинтеллектуалом, чем злоупотреблял Саркози. Желательно, чтобы он не только читал, но сам писал и публиковался. Причем это не должен быть пенсионный вариант размышлений о том, как хорошо он послужил стране и какие непростые решения ему пришлось принимать, и не сухой сборник речей или пересказ программы партии, а более серьезные книги на основе исторического материала (особенно популярно все относящееся к правлению Наполеона) с размышлениями о судьбе Франции и путях ее эволюции. У бывшего премьер-министра Доминика де Вильпена есть уже более десятка книг, посвященных этой проблематике. То же самое можно сказать о президентах Миттеране и Жискар д’Эстене, которые увлекались не только non-fiction, но и художественной прозой. Другой их предшественник — Жорж Помпиду — вообще показал себя с неожиданной стороны, издав «Антологию французской поэзии». Руководитель парламента и министр Эдгар Фор — автор серьезного исторического исследования о деятельности выдающегося экономиста и администратора Тюрго — одновременно издавал под псевдонимом детективы.
Книга во Франции — это также часть государственной политики. Независимо от политического режима. Так было при монархах, так продолжилось при революционерах, которые защитили литераторов, введя авторское право. Эстафету продолжают современные правительства. Один из самых ярких членов кабинета последних лет, министр культуры Жак Ланг до сих пор пользуется большим уважением именно за то, что инициировал и провел через парламент закон, который устанавливает единую цену на книги, что защищает интересы мелких книжных магазинов.
Программа поддержки государством книгоиздания впечатляет. Гранты издательствам, переводчикам, книжным магазинам, библиотекам, поэтам. Бюджет Французского центра защиты книги, директор которого назначается самим президентом республики, — 42 миллиона евро.
И все-таки почему? Почему этот вопрос остается вне партий, вне чьих-то личных преференций? Краткого и односложного ответа нет. Потому что все взаимосвязано и возникло не вчера. Как сказал мне писатель Пьер Ассулин, член гонкуровского жюри, потому что у нас был Вольтер, потому что мы пережили Век просвещения, потому что у нас есть культура кафе, потому что основы закладываются уже на уровне системы образования.
Присуждение литературных премий, которое растягивается на всю осень, — приятный и ожидаемый, как неукоснительное соблюдение любой традиции, этап в годовом цикле местной жизни, наряду с весенне-летним «Ролан Гаррос», Каннским и Авиньонским фестивалями. Объявление нового гонкуровского лауреата — главное событие осеннего рантре. Это замечательное слово наполнено здоровой энергетикой и обозначает «возвращение», старт сезона в различных сферах — театральной, политической, школьной и студенческой, и не в последнюю очередь литературной. Сюда надо добавить некоторую интригу относительно того, к какому именно литературному «дому» окажется приписан будущий лауреат — повод посплетничать для любителей искать признаки корпоративного сговора, и вот уже есть по крайней мере одна тема для разговора, если вечером вы в гостях у людей, чья квартира окнами выходит на бульвар Сен-Жермен.
Из значимых названий сейчас на рынке остались три, что не так уж грустно в кризисный для всех печатных изданий момент: «Фигаро», «Монд» и «Либерасьон». Три ежедневные, общенациональные газеты с тиражами, превышающими не одну сотню тысяч (у «Фигаро» и «Монд» — за триста), из тех, что человеку приезжему полезно время от времени брать в руки, если он задастся целью получить представление о том, чем дышит страна.
Что ни название здесь, то символ, за которым стоят и большие личности («Либерасьон» основал Жан-Поль Сартр, с «Фигаро» сотрудничали Золя, Пруст, Мориак), и выдающиеся главные редакторы — Юбер Бёв-Мери, Андре Фонтен, Серж Жюли; и вошедшие уже в историю и потрясшие страну расследования, как, например, история подрыва французскими спецслужбами траулера «Рейнбоу Уорриор» с активистами «Гринписа» на борту и соответствующая ответная реакция высшей власти — давление на конкретных журналистов со слежкой и прослушиванием телефонов по прямому указанию президента; и острые идеологические конфликты внутри журналистских коллективов, менявшие редакционную политику.
Долгожитель среди них — основанная в 1826 году «Фигаро», название которой недвусмысленно выдает национальную принадлежность. Двести лет на первой странице «Фигаро» воспроизводится девиз, заимствованный у Бомарше: «Где нет свободы критики, там никакая похвала не может быть приятна».
В ответ на потребность общества в новой свободе — в 1944-м году — появилась на свет газета «Монд». Это был продукт перестройки после четырех лет оккупации, когда некоторые издания оказались скомпрометированными сотрудничеством с немцами, а национальному лидеру, генералу де Голлю, потребовалось создать во Франции авторитетную, максимально отдаленную от разных групп влияния газету, которая бы к тому же не замыкалась тематически только на национальных вопросах, а смотрела бы шире на мир и могла бы достойно представлять страну. И семьдесят лет спустя «Монд» остается, пожалуй, самым узнаваемым в мире французским медийным брендом.
И наконец, относительный новичок в этом «клубе великих», 1973-го года рождения — «Либерасьон», а если неформально и совсем по-парижски, то «Либе» — результат демократизации политических и общественных нравов, начавшейся в мае шестьдесят восьмого, газета с интонациями трибуна, что как раз и импонирует ее поклонникам на фоне более предсказуемых и сдержанных на эмоции других коллег по цеху.
