С газетами такая вещь: важно не только то, что в них прочтешь, но и то, где это сделаешь. Личные отношения с газетой складываются с восприятия стиля, языка, даже шрифта, бумаги на тактильном уровне. Невозможно разделить «Фигаро» и завтраки в больших и малых французских гостиницах, где ее подают как масло или молоко. Прелесть «Монд» связана с таким старорежимным понятием, как вечерняя газета. Испокон века в Париже «Монд» поступает в киоски около половины второго дня, тем самым успевая отразить все поздние и ночные новости. Выйти купить «Монд» — это ритуал, традиция. Ты прерываешь какую-то свою работу, встаешь из-за стола и выходишь на парижскую улицу, чтобы дойти до ближайшего киоска, что уже само по себе немалое удовольствие. День делится на «до» и «после» «Монд». Электронная подписка на месяц стоит один евро, но равноценны ли эмоции, испытываемые от чтения газеты в бумажном виде или с экрана?
А вообще лучшая газета — та, что попала в руки случайно. Подсмотренный и ставший своим жест — зайти в кафе и у стойки, заказав кофе или бокал вина, раскрыть лежащую там, предназначенную для таких посетителей, как ты, уже немножко потрепанную газету, которую обычно читать не будешь. Именно в ней ты и найдешь неожиданную, но действительно значимую для тебя заметку.
* * *
«Значимые» статьи, отвечавшие настроению или неожиданно на такую тему, о которой размышлял в данный момент, я находил в газете, не похожей ни на одну из французских. Она отличалась по верстке, по жанру материалов, наконец, по краткому стилю изложения. В нужном объеме газета передавала суть проблемы, которой жила та или иная европейская страна.
У «Интернэшнл геральд трибюн» и в Европе было особое место, а в Москве ее выписывали в международных отделах советских газет, чтобы иметь возможность читать в концентрированном виде американские «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», получать которые по почте было долго и накладно. Герой Василия Аксенова Лучников, приезжая в Париж, спрашивал в киоске свой крымский «Курьер», а также «Геральд трибюн».
Газета появилась в XIX веке как европейский вариант американской «Нью-Йорк геральд», но стала знаменитой в середине 1960-х, прибавив к своему названию определение «интернэшнл», когда для продолжения издания и спасения его от банкротства объединили силы «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс». Две мощные материнские компании, соперничавшие друг с другом у себя в Америке, создавали в своем совместном парижском издании полифонию. Вашингтонский и нью-йоркский взгляды на политику уравновешивали друг друга позиционно и стилистически, что прежде всего проявлялось в редакционных статьях. Выбитому из привычной среды американскому туристу в зачастую непонятной и чуждой ему Франции или Италии газета обеспечивала комфортную связь с домашними реалиями.
Но «Геральд» не была слепым дайджестом американских материалов. В Париже трудилась полноценная редакция, которая готовила собственные статьи на парижские и европейские темы, не пропуская ничего существенного в области искусства, из жизни фестивалей, моды, туризма и местной кухни. Образованный американский класс всегда выделял Париж среди европейских столиц, сюда приезжали учиться, преподавать, писать диссертации и романы, сочинять музыку и исполнять джаз в клубах вокруг Сен-Жермена. То, что некоторые из них на долгие годы, если не навсегда, становились экспатами во Франции, делало их носителями смешанной культуры и позволяло трезво взглянуть на европейские явления. В «Геральд» работали талантливые журналисты, впоследствии авторы хороших книг: Арт Бухвальд, Флора Льюис, Алан Райдинг…
Новая экономическая реальность, связанная с падением спроса на бумажные издания, отразилась и на судьбе газеты. В 2013 году произошло символическое событие: в очередной раз сменив название, «Интернэшнл геральд трибюн» вышла под шапкой международного издания «Нью-Йорк таймс», став международной версией газеты для ее популяризации в Европе и потеряв оригинальный статус как самостоятельный проект.
В фильме Жан-Люка Годара «На последнем дыхании» есть известная сцена, растиражированная впоследствии в плакатах на тему парижской жизни в шестидесятые. Героиня Джин Сиберг в ярко-желтой майке с эмблемой «Геральд трибюн» продает газету на Елисейских Полях (там же когда-то размещалась редакция издания). Тот, кто помнит криминальный сюжет картины, оценит юмор остроумного Арта Бухвальда, писавшего фельетоны для «Геральд». После выхода годаровского фильма он предложил нанимать на работу в редакцию только тех сотрудников, кто успешно ответит на вопросы теста: кто-то из ваших приятелей убивал полицейского? угонял машины?..
Здесь должен был быть рисунок Волински
Я не собирался писать отдельный текст о Жорже Волински (польское происхождение позволяет его фамилию передавать именно так). Мы с ним даже говорили о том, что он нарисует что-нибудь на тему этих очерков, и условились обсудить идею. Но январские события 2015 года, когда расстреляли всю редакцию журнала «Шарли Эбдо», сменившего узкий французский профиль на международную известность, сделали эту главу неизбежной.
После того, что случилось, все прошлые конфликты кажутся несерьезными, дискуссии — неактуальными и салонными. Под прежней жизнью как будто подвели черту. Уэльбек уже не писатель, а предвестник будущего. В январе 2015 года на кассах в книжных магазинах лежал «Трактат о толерантности» Вольтера — бестселлер, выпущенный тысячными тиражами за короткий срок. Колумнист «Либерасьон» Давид Шнейдерман, осмысливая гибель двух самых известных современных французских карикатуристов — Кабю и Волински, — сравнил значение этой потери для общества с обрушением нью-йоркских башен-близнецов. Оба художника стали при жизни частью национального достояния. При слове «достояние» можно вообразить академиков от карикатуры, лиц важных, торжественных, монументальных. И Кабю, и Волински были людьми скромными, даже застенчивыми.
Мы были знакомы с Жоржем почти тридцать лет. Если я оказывался в Париже, то мы, как правило, встречались. Я заходил к нему домой, потом мы шли обедать, например, в близлежащий «Липп», где Жоржу полагался стол как «своему». Иногда мы бывали в легендарном ночном клубе «Кастелл» — осколке бурного прошлого квартала Сен-Жермен. Он любил жизнь. Со своей сигарой, в пиджаке художника, надетом на майку, Жорж вписывался в стиль заведения, — он как будто собирал материал для работы над женскими персонажами для своих рисунков.
В 1980-е и 1990-е Жорж Волински жил на рю Бонапарт, а в последние годы — в квартире с окнами, выходившими на тихую часть бульвара Сен-Жермен. Он был узнаваемым персонажем Левого берега. Волински сам был историей квартала до того, как тот превратился в музейное пространство. Церемония прощания с ним в крематории на кладбище Пер-Лашез проходила под музыку американской легенды Сен-Жермена — Майлза Дэвиса. Потом включили одну из мелодий из «Звуков музыки».
