Мы были знакомы с Жоржем почти тридцать лет. Если я оказывался в Париже, то мы, как правило, встречались. Я заходил к нему домой, потом мы шли обедать, например, в близлежащий «Липп», где Жоржу полагался стол как «своему». Иногда мы бывали в легендарном ночном клубе «Кастелл» — осколке бурного прошлого квартала Сен-Жермен. Он любил жизнь. Со своей сигарой, в пиджаке художника, надетом на майку, Жорж вписывался в стиль заведения, — он как будто собирал материал для работы над женскими персонажами для своих рисунков.
В 1980-е и 1990-е Жорж Волински жил на рю Бонапарт, а в последние годы — в квартире с окнами, выходившими на тихую часть бульвара Сен-Жермен. Он был узнаваемым персонажем Левого берега. Волински сам был историей квартала до того, как тот превратился в музейное пространство. Церемония прощания с ним в крематории на кладбище Пер-Лашез проходила под музыку американской легенды Сен-Жермена — Майлза Дэвиса. Потом включили одну из мелодий из «Звуков музыки».
Наши знакомство и дружба начались благодаря участию в знаменитом в 1980-е годы ток-шоу «Право на ответ», которую придумал и вел блестящий полемист писатель Мишель Полак. Его двухчасовая программа выходила на первом (сначала государственном, а затем приватизированном) канале телевидения (ТФ-1) в лучшее время — в десять часов вечера по субботам, что по нынешним меркам представить немыслимо. Почти каждую неделю, испытывая терпение начальников разного уровня, Полак взрывал информационное пространство какой-нибудь темой, за что в итоге и поплатился. «Право на ответ» закрыли после обсуждения вопроса о целесообразности строительства через Атлантику автомобильного моста на заповедный остров Ре. Подряд тогда получил владелец телеканала — компания «Буиг».
Раз в месяц Полак устраивал обзор прессы, для чего приглашал журналистов и главных редакторов газет. В числе других популярных карикатуристов — Кабю, Плантю (французские художники традиционно подписывают рисунки коротко, иногда специально псевдонимами, что интригует иностранцев) — Жоржа приглашали в «Право на ответ» для того, чтобы он, рисуя на электронном планшете, «комментировал» с помощью рисунков обсуждаемые темы. Выходившие из-под его руки карикатуры играли роль перебивок во время передачи, где иногда страсти накалялись так, что приходилось вмешиваться службе безопасности. Это было очень живое телевидение. В студии разрешалось курить, и гостей поили виски.
Наряду с литературной передачей «Апостроф», просуществовавшей на телевидении более четверти века, «Досье телеэкрана» — политической программой, где гости в студии обсуждали какой-нибудь актуальный кинофильм, или «Часом правды» — беседой с ключевыми политиками, программа «Право на ответ» вошла в золотой фонд французского политического телевидения как образец публицистической, режиссерской и редакторской работы. Некоторые мои коллеги иногда иронизировали над французами из-за «болтливости» их политического телевидения, зато сейчас телеэфир напоминает выжженную землю. Включив сегодня и первый, и второй канал французского ТВ, невозможно представить, что в вечернее время когда-то показывали дискуссионные ток-шоу. Они вымерли, как динозавры, и похоже, что это глобальная тенденция.
У пишущих журналистов не спрашивают, как у них получаются хорошие статьи. А вот работа карикатуристов вызывает любопытство. Кажется, что в их творчестве скрыта некоторая тайна, что они обладают каким-то исключительным знанием и потому могут дать ответ на фундаментальные вопросы. Нас интригует то, как им удается в условиях жестких временных рамок, которые задают редакции газет и журналов, регулярно придумывать актуальные, смешные, одновременно конкретные и абстрактные рисунки. Для нас загадка, как рождается сопровождающий карикатуры текст, который может получаться более или менее удачным, но изначально задумывается как остроумный. Персонажи самого Жоржа иногда изъяснялись лаконично, отделывались короткими репликами, но бывало, что произносили и длинные монологи. Для сочинительства в этом жанре требуются особые навыки.
В последние годы Жорж работал на три издания — «Пари-матч», «Журналь дю диманш» и «Шарли Эбдо». Каждую неделю ему надо было придумывать три карикатуры. Приходившие к Жоржу журналисты интересовались распорядком дня, сколько времени требуется ему на создание рисунка, как он находит тему, задерживал ли он когда-нибудь сдачу материала в номер. Волински объяснял, что за годы творчества выработал внутреннюю дисциплину, приучил себя к мысли, что к концу дня он обязан во что бы то ни стало выполнить задание, которое от него ждала редакция. С утра он погружался в чтение газет, и в результате тема дня обретала очертания. Оставалось воплотить замысел на бумаге, что отнимало меньше времени по сравнению с хождением вокруг темы на первом этапе работы. Жорж утверждал, что это не он, а сама идея в итоге находила его. От него же требовалось не ослаблять внимания. И конечно, его волновало, что случится с рисунками, которые тысячами копились в картонных коробках у него дома. (Архив Волински взяла себе Национальная библиотека, а ее директор был одним из трех выступавших на Пер-Лашез.)
В рисунках Волински, как правило, присутствовал «авторский» персонаж, чем-то напоминавший по своему мироощущению «Петровича» Андрея Бильжо. Двойник Жоржа выглядел немного растерянным, словно не справлялся с натиском жизненных обстоятельств. Выражение его лица говорило о том, что он с недоумением наблюдает за различными сторонами действительности. Но главным образом героя Жоржа сбивала с ног женская натура.
Основная тема альбомов Волински — это взаимоотношения между полами во всех их нюансах и проявлениях. Даже на пюпитре рядом с гробом Жоржа был выставлен не его портрет, а рисунок, посвященный любви. «Мужчине глаза даны, чтобы смотреть на женщину», — написал Жорж в одной из своих ранних книг, озаглавленной «Открытое письмо моей жене». Прообразом красивой, сексапильной, ветреной, неуловимой и независимой, с манерами и привычками, представлявшими загадку для таких простоватых мужчин, как герой Жоржа, выступала жена художника — писатель и драматург Мариз Волински, с которой они познакомились в редакции газеты «Журналь дю диманш» в неспокойном 1968-м году.
В том, что касалось откровенности в графике, жизнелюбие Жоржа не знало границ. При этом по своим манерам, уравновешенному, мудрому отношению к жизни он напоминал больше детского писателя. Долгая жизнь в мире карикатуры сделала из него философа. Он впитывал в себя окружающие нас простые и сложные явления, чтобы потом выразить это графически.
