жен и детей, а потом бросили жребий, чтобы десяток прикончил остальных. Последний поджег деревянные постройки и заколол себя. Иосиф Флавий в своей книге про эту войну писал, что, когда римляне поднялись в Масаду, они не ликовали победе, увидев мертвых, лежащих в обнимку со своими семьями, наоборот, они были подавлены и поражены. Две женщины с детьми спрятались под телегой в пещере и рассказали римлянам, как все было».
«Да, я читала об этой истории» – задумчиво кивнула головой Богомила.
«Ужасно! Это жеж просто… фанатизм какой-то?!» – воскликнула Регина.
Он помолчал, потом махнул рукой: «Идем?»
Сначала отбилась Богомила, присела в теньке на лавочку, закрыла глаза: «Идите. Я тут посижу. Послушаю». Они пошли вдоль восточной стены, он спускался в краю, заглядывал в отгороженные комнаты-камеры и не заметил, как ушла вперед Регина. Ну, ушла и ушла.
Масада затягивала его внутрь себя. Он шел и шел, упорно обходя все здания и сооружения, а в голове его мелькали события двухтысячелетней давности. Как это было здесь? А вот здесь? Кучка каменных ядер, каменоломня, уходящая щелью вниз, узкие проходы между стенами и казармами… Он выглянул с обрыва вниз, зашагнув за барьер. Мелкие камушки посыпались вниз, с высоты почти четырехсот метров. Что думали они, когда сидели тут целый год? Что римляне уйдут? Смешно. Римляне никогда не уходили. Что Бог поможет им? А может, они вспоминали, как сорок лет назад в святом городе был распят человек, которого называли Мессией? Впрочем, их предводителя, внука знаменитого Иуды Галилеянина, тоже многие считали обещанным избавителем, способным призвать на помощь легионы ангелов. А когда ангелы не пришли, когда было принято последнее решение, что было в их головах? Как они объясняли, что сейчас будет, своим женам и детям? Или не объясняли? Он сухо сглотнул, потянулся за бутылкой с водой. Вид отсюда, конечно, открывался великолепный – Заиорданье, Мертвое море, ровная долина перед ним. А на юге – тоже долина и горы, горы… Пустынные, как Масада, бесконечные, как океан. И в виду всего этого великолепия, под жарким весенним солнцем (он вспомнил Иосифа Флавия: тогда, как и сейчас, было время накануне Пасхи), они резали друг другу глотки, словно овцам, покорно лежащим на жертвеннике… Вызывало ли это в нем восхищение? Пожалуй, нет. Разве, если бы он был евреем, если бы это была его земля и его история… Отвращение? Тоже нет. То, о чем рассказывал ему отец, когда он просил его: «Папа, расскажи про войну?», было похоже, отец иногда увлекался, и ему становилось страшно от его рассказов, а потом, когда тот спохватывался, замолкал, он сидел молча под его жесткой рукой, которая гладила, гладила его волосы, словно пыталась стереть что-то лишнее, что он случайно сболтнул, какую-то тайну, общую и для его отца, выжившего в той мясорубке, и для защитников Масады, отдавших предпочтение смерти…
Он словно заблудился во времени, бродя по развалинам, по лабиринтам складских помещений и Северного дворца Ирода Великого, основателя этого города-крепости. Потом он глянул на часы и ахнул: полтора часа! И он помчался к навесу, где была оставлена Богомила. Ее там, естественно, уже не было. Он побежал к фуникулеру, спустился вниз, проскочил в рекреацию…
«О! вот и Александр Иванович вернулся! – Богомила улыбалась ему, манила рукой. – Доставай скорее чашки, уже все давно готово» – «А я тебя искал. Ты же сказала, что нас там ждать будешь…» Брови Богомилы взлетели вверх: «Это ж сколько ждать надо было вас, Александр Иваныч? До второго пришествия?» – «А мы уже подумали, Сашко, что вы решили там поселиться, в этой самой Масаде. Уже план составляли, как ваш багаж разбрасывать будем. Колбаску доставайте, я порежу…» – Регина была в своем репертуаре.
«А мы что, не спешим? – он жевал за обе щеки, с каким-то пробудившимся вдруг в нем аппетитом, беспокойно поглядывал на часы. – Еще пара часов и все, темнота!» – «Та не хвилюйся, до ночевки километров пятнадцать, почти все под горку. Може даже еще и искупаемся посветлу», – Алексей был спокоен и невозмутим.
Так и было. Скатились вниз, к трассе, буквально за минуты, поднажали на хорошем асфальте, и вскоре дорога вошла в дугу прямо по берегу Мертвого моря. На дальней части дуги виднелся город. «Эйн-Бокек, еще километра четыре, и мы на месте», – махнул рукой Алексей.
Город проскочили ходом, отметили только кучу всяких кафе и спа-отелей, слева невдалеке виднелся городской пляж. «Где тут местные живут? – подумал он, вертя головой. – Городок маленький, все на виду, а жилых домов вообще не видно…»
За городом, в полкилометре, уже по сумеркам, на береговой линии они увидели умывальник и пляж, очерченный большими камнями. Там и разбили лагерь под ветром, который усиливался порывами, выхватывая из рук то палатку, то колышки. Они ставили палатку с Алексеем, споро и быстро. Регина металась, хватала то одно, то другое, покрикивала на Богомилу, которая уже не скрывала раздражения и огрызалась. В этот момент порыв ветра и унес чехол от Богомилиной палатки куда-то в темноту.
«Сейчас, – сказал он, втаптывая в плотную землю последний колышек, – я поищу».
Он побродил с фонарем, нашел чехол от кольев, который тоже унесло ветром, явно давние уже черные кружевные трусики («О как!») и удобное место для туалета. Чехол от палатки пропал, как его и не было…
Ужинали в темноте, потом ждали чай, сидели молча вокруг закипающего котла. Он, чтобы разрушить молчание, стал рассказывать о своих местах, о походах, куда он ходил недавно… Когда допили чай, Богомила грустно сказала, глядя на огни Эйн-Бокека: «А Фарковские там как люди, в хостеле живут…» – «Даже в отеле, – буркнул Алексей, вставая. – Завтра приедут утром. Саша, поможешь помыть посуду?»
…Спать ложились под порывами ветра, пришедшего из пустыни. Палатки гнулись и прижимались к земле. Он быстро уснул, и ему приснилась пустыня. Он ехал по ней совсем один, фонарик его садился, дорога была еле видна. Он должен был успеть выйти к морю, где его кто-то ждал. Он торопился, выжимал, болели колени и икры, но ни проблеска впереди, ни огонька фонарика не было видно. Ему было страшно, но он упорно крутил педали, даже во сне. Он догонял… Кого?
День седьмой: Пляж за городом Эйн-Бокек (Мертвое море), день, ночь и немного утро.
Утром, после завтрака («Алексей, все-таки, молодец, готовит превосходно, ну, когда бы я молочную кашу уплетал с таким аппетитом?») прикатили на велосипедах Фарковские. Они как бы держали дистанцию, от завтрака отказались («Мы поели, спасибо»), сообщили, что дальше они поедут в Эйлат сами по себе, еда им не нужна, за день до вылета будут в Яффе, заберут свои коробки под велосипеды. Развернулись,
