Серков потребовал у кладовщика выдать ему спирт. Сначала напились вместе со счетоводом Чайковским, а затем, отстранив протестовавшего и уговаривавшего его Горанского, освободил всех рабочих от работы и устроил коллективную пьянку. Оказалось, что у него и прежде бывали запои, которые «дружески» разделял с ним Чайковский в Ленинграде, но это обнаружилось позднее. Будучи смирными и добродушными в трезвом виде, они становились буйными во хмелю.
Недостойное и тем более недопустимое в экспедиционных условиях поведение В. И. Серкова, учинившего пьянство, дезорганизовало работу на базе на два дня. Оба эти происшествия стали известны секретарю объединенной парторганизации А. М. Пачколину. Александр Михайлович настаивал, чтобы я отложил свой выезд на Оротукан, иначе, по его уверению, могла оказаться сорванной экспедиция, за что вся ответственность ляжет на меня. Он сообщил также, что партбюро считает необходимым отстранить Серкова от должности. О случившемся была поставлена в известность администрация Инцветмета.
Пришлось несколько изменить план и частично перенести С. В. Новикову исследования на нижнюю часть долины Оротукана, отложив верховья до следующего сезона. По окончании полевых исследований Сергей Владимирович, как временный мой заместитель, должен был возглавить вместо меня строительство базы. А все начальники партий, прибывающие по окончании полевого сезона на устье Оротукана, должны были передать в его распоряжение рабочих…
Спустя недели полторы начались отъезды партий. Первой выехала Левобережная партия во главе с Д. В. Вознесенским и Э. П. Бертиным. Их повел к месту сплава на Малтан якут Макар Захарович Медов, бывший проводник Первой Колымской экспедиции. От бухты Нагаева до верховьев реки Олы он вел их, по моей просьбе, совершенно новым путем (без захода в поселок Олу), по которому и сам шел впервые с наказом — провести как можно прямее, короче. Следом за Вознесенским выехали партии Новикова, Каузова и Рабинович, немного позднее партия Едовина. Последней отправилась Прибрежная партия Морозова.
В бухте Нагаева после отъезда партий остался лишь небольшой отряд хозяйственников и рабочих. Из-за трудности передвижения на вьючных лошадях вынуждены были также задержаться до установления зимнего пути Антонина Путнинг со своей химической лабораторией и с грузом взрывчатых материалов подрывник Николай Клоков с женой Лизой. Все трое были из Среднеканской партии. Небольшую часть взрывчатых материалов захватил с собой начальник Среднеканской партии Иван Николаевич Едовин, поскольку он мог самостоятельно производить взрывные работы.
Главной задачей всех оставшихся в бухте Нагаева была подготовка грузов для отправки на оленьих нартах зимним путем на основную базу экспедиции — устье Оротукана и на Среднекан. Следовало рассортировать все грузы, соблюдая очередность их отправки, надежно и компактно упаковать, замаркировать. Ведь все было рассчитано до минимума, и малейшую потерю восполнить потом было бы просто невозможно.
Необходимо было также продолжить заключение договоров с местным населением о зимней перевозке грузов на оленях. С этой целью несколько раз мы со Степаном Дураковым выезжали верхом в окрестные поселки — Олу, Гадлю, Сопкачан и в ближайшие летние стойбища оленеводов. Во время нашего отъезда всеми делами занимался Горанский, со всей ответственностью и щепетильностью относившийся к своим обязанностям.
Обычно в осеннюю пору на побережье Охотского моря погода неустойчивая. Надвигающиеся с моря туманы плотной пеленой покрывают берега на несколько километров в глубь материка, а порой и до горных цепей. Временами сочится нудная морось, переходящая в дождь. Но случаются годы, когда в этот период устойчиво держатся солнечные дни. Вот и в тот 1930 год долго стояла чудесная пора сухой ранней осени, которая благоприятствовала подготовке грузов на базе и нашим поездкам.
Между поездками к местным жителям я совершал короткие исследовательские маршруты верхом. Однажды заместитель заведующего культбазой Николай Владимирович Тупицын предложил мне на катере отправиться к устью реки Армань. Мы с женой и рабочим Александром Игуменовым решили высадиться на острове Недоразумения, который привлек мое внимание еще летом 1928 года. Но тогда попасть на него мне не удалось.
Название этому острову дано Гидрографической экспедицией Бориса Владимировича Давыдова в 1913 году. Остров сначала был принят за часть суши. Только когда члены экспедиции подошли вплотную, чтобы заснять кромку берега и произвести замер глубины моря, оказалось, что суша отделена от берега небольшим проливом.
Нам предстояло пробыть на острове два дня до возвращения катера. За это время мы успели его обойти, осмотрели обнажения коренных пород, собрали образцы, намыли шлихи из наносов. Признаков золотоносности мы здесь не обнаружили. Но нас неожиданно поразило несходство с материком флоры — отсутствие лиственницы, заросли каменной березы, пышное разнотравье в пониженной части острова. Особенно привлекательными казались крупные ромашки. Солнечные и безветренные дни дали возможность излазить многие уголки острова и заснять их. Мы с трудом взбирались по скалистым кручам на обрывистой стороне острова, выбирая там образцы пород. На относительно плоской вершине, покрытой скудной травянистой растительностью, мы впервые близко увидели буревестника и его гнездо. На выдающемся в море каменистом выступе наблюдали колонию длинношеих черных урил — морских гагар. В небольшом заливчике между островом и недалеким берегом было полное затишье, и сюда прилетали покормиться на отмелях водорослями и планктоном стаи уток. Бегая по бережку, посвистывали кулички. Порой приплывали тюлени и, вылезая на валунистые выступы, грелись на солнце.
Поздним вечером второго дня, покинув этот крохотный, но очень интересный кусочек суши, окруженный суровым морем, мы вернулись в бухту Нагаева.
Такие короткие поездки были для меня некоторой разрядкой и хотя бы ненадолго возвращали к геологическим исследованиям. Потом снова приходилось погружаться в повседневную административно-хозяйственную работу и ожидание известий от партий. — Но конюхи с лошадьми задерживались, а они-то и должны были при-1 везти первые сведения.
Порой после нелегкого рабочего дня мы приходили-к морю полюбоваться необычайно красочным угасанием северного дня, таинством прихода ночи. С самого детства я любил провожать закаты у себя на родине, в-Среднем Поволжье. Они притягивали своей загадочностью, как притягивает пламя костра. Любовь наблюдать закаты сохранилась во мне и в последующие годы, жива она и до сих пор. И — сейчас невольно приходят на память, возможно, несовершенные, но дорогие моему сердцу строчки стихов, написанных в то время моей женой.
