— Далеко ему до наших, — шепнул мне сосед. Купцы, к чести их нужно сказать, постарались поскорее стушевать неудавшуюся речь и один из них громко крикнул:
— К чему, господа, речи!
— Не нужно речей, — подхватил другой.
— Ну-ко, братцы, — закричал старшина, — за Царя и Русь святую!.. Эй, музыканты! Играйте за Царя и Русь святую, — кричал он, оборачиваясь к музыкантам, — и обед окончился пением и пристукиванием ножами о тарелки и стаканы.
Я хотя и редко бывал на официальных обедах, но окончание этого обеда показалось мне странным.
Через несколько времени я переселился из города в торговую слободу и, познакомившись покороче с одним из купеческих детей, услыхал от него много интересных рассказов, в ответ на мой вопрос по поводу официального обеда.
— У нас прежде не то еще бывало, — говорил он, улыбаясь, — в праздник, бывало, ходят все толпой из дома в дом, музыку с собой таскают, ящик шампанского возят на телеге и, заходя в дома, забирают с собой хозяев и дальше идут. Выпьют полбутылки, а другую бросают недопитой: потому, говорят, газ выходит, — не годится, скусу того нет… Так целый день пьют, к вечеру едва-едва найдут дорогу… Теперь уж не то; хоть в клубе другой раз и отплясывают трепака, да это не часто.
— На какие же это суммы у вас делается?
— На добровольную складку — аксиденцию по-здешнему. Здесь собирается с каждого вывозимого от китайцев ящика по 40 к. теперь, а прежде 60 к. брали, в кассу торговой слободы, для улучшения торговли. Вот на эту-то аксиденцию и кутим.
— А много ли здесь вывозится чаю?
— Средним числом можно считать до ста пятидесяти тысяч ящиков, собирается, следовательно, до 60 т. руб. добровольной складки… А спросите-ка, сколько ее остается от годового счета?
— Сколько же?
— Ничего! Так вот, за все время торговли ничего и не остается… Собор вот выстроили, но при постройке тут были особые вклады от доброхотных дателей; ну, шоссе до таможни сделали, попа с причтом содержат, певчих, музыку, пожарную команду…
— Да ведь это не 60 т. стоит? — спрашивал я, пораженный такой значительной суммой.
— Ну остатки идут — вот на обеды, на угощение начальства, вот недавно 200 руб. пожертвовали бедным, — говорил, смеясь, мой знакомый.
— Кому же отчет отдается в добровольной складке?
— Как кому? Сами себе и отдаем отчет.
— Да ведь чаи, большею частью, вымениваются комиссионерами на капиталы московских и других купцов?
— Ну да что за важность; сорок-то копеек бросить можно, — ведь это мелочь, — говорил мой знакомый, а сам едва сдерживал смех. Он хорошо понимал всю нелепость добровольной складки и всегда смеялся над ней.
— Вот называют «добровольная», а ну, попробуйте-ка, — продолжал он, — не отдать ее, так и чай из гостиного двора не выпустят: вот вам и добровольная!
— Значит, и с меня тоже потянут, если буду покупать чай?
— Конечно; исключение что ли для вас делать: ведь вы на обеде были?
— Ну так что же? — удивленно спросил я.
— То-то и есть: даром что ли вас кормить-то!
— А что, здесь у вас много, я думаю, богатых купцов?
— Всякого добра благодать. Овому Господь даде талат, овому два, овому же ни единого, так себе на кредите пробивается и ведет дело. Со стороны, пожалуй, подумаешь и невесть что: тысячу ящиков чаю прет на ярмарку, — а все чужое: чай взял у китайцев в кредит, за кожу и ширку заплатил чаем же, пошлину перевел по поручительству, а за провоз — по доставке на ярмарке отдаст.
— По какому же поручительству?
— Да здесь круговая порука. Я за вас ручаюсь: хороший, мол, человек, одно слово, а вы за меня — славный, мол, парень, — вот и поручаемся — поняли? По закону, купцу первой гильдии позволяется переводить пошлину по векселям на 15 т. руб., второй на 6 т. руб., а третью из Кяхты в шею гнали, по пословице: гусь свинье не товарищ! Теперь ее впрочем и нет, значит и гнать некого. Вот как-с, мой почтеннейший! Тут еще другие грешки есть, да уж только сказывать ли?
— Ну нельзя — так не надо.
— Нет уж, ничего, скажу — так и быть. Вот видите ли, какая штука. Кроме 15 т., вам еще нужно перевести пошлины на какую-нибудь сумму; вы и делаете подписку, за поручительством купцов, что, дескать, вот так и так, у меня в гостином дворе лежат чаи, которые я оставлю в обеспечение: так нельзя ли, дескать, перевести еще пошлины? А чаи-то лежат гуртом; с виду-то будто и действительно 100 или 150 ящиков, а их всего 40 или 50, в середине-то пусто, и выходит, что друг друга и любят, и поручаются, и надувают…
— Ну, штук у вас здесь, я посмотрю, много.
— Э! Это еще что, то ли узнаете после, как поживете, — говорил мне знакомый, хитро подмигивая.
— Начал я, — говорил он, — торговое дело в Кяхте и, конечно, так же, как и другие, платил аксиденцию; так же, как и другие, провозил тайным путем серебро и золото; обманывал таможню отчетами и иногда, грешным делом, без пошлины чаишку отправлял, так же, как и другие. Всему этому добру научили меня мои хорошие знакомые, так же, как я вас учу.
— Вот завтра, — говорил он, — поедете в таможню предъявлять полученные сукна: заезжайте сначала к старшинам, как требует порядок, и попросите подороже оценить ваши сукна. Они ведь оценивают в таможне товар-то.
— Ну, а если они не захотят кривить душой?
— Вот выдумали там! Ведь рука руку моет: Бог даст, на будущий год вы будете служить и вы также помирволите другому.
— Ну, а потом что же будет?
— Ничего не будет. Оценят ваши сукна, откроют вам в таможне счет ввоза товаров, и вы можете производить меновую торговлю с китайцами, как следует, с третьей части отпуска к ним золота, пятифранкового серебра или русского серебра в изделиях.
— В каких же изделиях русское серебро, в ложках, в подносах, что ли?
— Ну да, в ложках, из которых каждая по фунту почти весом, а подносы по десяти или двадцати фунтов — другому и не поднять, — говорил, смеясь, мой знакомый и показывал руками, как тяжелы бывают подносы.
— Да скажите же, ради Бога, для чего такие тяжелые изделия отправляют сюда?
— Хе-хе-хе! Простота вы, я посмотрю; жили бы уж там, в своем Алабове, ничего-то не можете сообразить. Хе-хе-хе! Да как же иначе-то? Где наберешь изделий-то для китайцев? Ведь сюда прудят горы серебра, ну и нужно на хитрости подниматься. Вот и везут ложку разливальную, из которой можно коня напоить. — Ха-ха-ха!
Через несколько времени променял я сукна китайцам на чай и опять иду советоваться к другу моему милому: как и что мне делать с отчетом таможне. Дружок залез на письменный стол и, упершись в бока руками, с хитрой улыбкой посматривал на меня, как будто хотел сказать: «что, брат-простота, ничего-то ты, видно, не смыслишь».
