помигивающих в чернильной темени неба в просветах между садовой листвой над дощатыми заборами.
Друг стиснул мне руку, ещё раз сказал: "Не верю!" и – укатил в темноту, тревожа мирную дрёму собак на три переулка в округе лихими казацкими гиками вперемешку с обрывками рок-н-рольных припевов.
Брата я ещё чуть проводил. Одну руку он держал на холке велосипеда, что послушно шёл рядом, слегка пошелёстывая шинами по шлаку покрытия.
Молчали и мы. Потом мне вдруг вспомнилась нездешняя—северная—ночь. Свет ламп над пустынной дорогой. Неподвижный уезженный снег непрерывно искрился в конусах фонарного света, затухая лишь там, где его покрывала тень двух шагающих пацанят в круглых меховых шапочках, с поднятыми воротниками пальто.
– Да,– сказал мой брат,– я помню. На атомном объекте. Ты пошёл в библиотеку, а я тоже увязался.
Тень, что малость повыше, охватила сопутствующую за плечо и я сказал:
– Ты, брат, знай, если кто тебя обидеть захочет или, вообще, чуть что, так ты мне скажи – я тебя защищать буду. Всегда.
– Да,– повторил мой брат,– и это помню.
– Ну в последние десять лет помощи от меня не ахти сколько было, а? А теперь вот и вовсе беру свое слово обратно. Дальше сам на себя полагайся. Уж ты прости, брат. Прощай.
Мы обнялись.
– Прощай, брат,– выговорил он сдавленным голосом и, додушивая всхлип, почти выкрикнул:
– Ты только Им не поддавайся.
Лёгкое дребезжание велосипедного щитка стихло за углом.
Я глянул на звёзды.
Искрятся.
Каких таких "Их" он имел ввиду? Наверно, он и сам не знает; просто так вырвалось.
"Они" – как воплощение всего, что против нас в этой жизни. Как та свора молодого хулиганья, от которых мы отбивались вдвоём на танцплощадке.
Или те байконурские "деды", от которых он отбивался в одиночку.
Они – те, кто пустил под откос—в немыслимую круговерть—такую прежде размеренную и понятную жизнь: от одного съезда КПСС до следующего, из пятилетки в пятилетку.
Те – кто остановил заводы, кто сделал из провинциального города питомник по выращиванию киллеров для Москвы и Санкт-Петербурга.
Или, может, это он про те самые реки, в которые нельзя войти и выйти невозможно?..
Не знаю. И никто не знает. Даже вон те, что там искрятся.
И, вообще, мать права – завтра рано вставать.
* * *
– Один билет до Еревана, пожалуйста.
– На сегодняшний рейс или в субботу?
– Сегодня.
Кассирша авиакасс «Полёт»—что через площадь от столичного универмага «Украина»—дама княжеского сложения, увитая массивными украшениями из маслянисто взблескивающего золота, поиграла на клавиатуре компьютера.
– Места есть. Ваш паспорт, пожалуйста.
С лёгким трепетом протягиваю свою краснокожую книжицу гражданина СССР, где утверждается мое НКРское подданство.
Ничего, сошло, кажется.
Княгиня впечатала мои данные и вынула готовый билет.
Внутри меня звенит и ширится победный запев фанфар.
– 289 гривен, пожалуйста.
Это мне? Бздынь!.. и осеклись фанфары. Единственное, что я сейчас способен произнести:
– Мне… говорили… 150!
– 150 долларов – 289 гривен,– корректно поясняет она.
– Мне говорили 150 гривен,– заторможенно повторяю я.
– Так, вы не готовы?
– Нет,– сознаюсь я и отбредаю от стойки.
Билет аннулируется.
В просторном зале авиакасс «Полёт» кроме меня всего только два посетителя. Недоуменно поглядывают, чего-то они не уловили в этой сцене. Обычно это не так делается.
Что тут неясного? Не готов я к этому билету с моими двумястами гривен и четырьмя тысячами драм, оставшимися от дороги сюда. Конечно, что не готов.
Добредши до своей дорожной сумки и целлофанового "тормозка" с едой на дорогу, я достал из кармана платок – промакнуть свой полулысый череп и опустился в мягкое кресло, спиной к улице, которая вся куда-то спешит и торопится за прозрачной стеной фасада авиакасс «Полёт».
А мне спешить некуда.
Я сижу и готовлюсь.
Тут есть над чем призадуматься…
Глава Третья
Ясно одно – обратного пути в Конотоп для меня нет.
После всех тех сентиментальных зароков из индийского кино —"ах да навсегда!", "ох да никогда!"—заявиться вечерней электричкой и выклянчивать дополнительные сто гривен – дешёвая безвкусица.
Так что единственно возможное теперь направление – только вперёд; вот если б ещё разобраться где он, этот самый перед.
Но—прежде, чем тронуться—что ещё можно выжать на старте?
Подкатиться к госпоже Жене Церунян?
Она уже сделала всё, что могла для моей поддержки – выразила ободряющую уверенность, что я смогу-таки добраться до Степанакерта и передать её привет господину Володе Акопяну. Спасибо ей – нас окрыляет вера в нас.
Остается ещё один киевский друг, но его НИИ высокомолекулярных соединений в полном составе распущен в летние отпуска.
Правда, в ходе моего визите в село Курень мать его говорила, что он со дня на день должен вернуться с Азовского моря вместе со своей семьёй.
Ожидать финансовой поддержки от вчерашнего отпускника – шанс весьма дохленький, но тоже шанс. Позвонить, что ли?
И тут сам себе говорю я: тпру!
Не ты ли собирался добираться "зайцем" в электропоездах, побираясь, как бременский музыкант?
А теперь, имея целое состояние—200 гривен!—опустил уши и поджал хвост?
Отказаться от неизведанного странствия, отвернуться от приключения и вымаливать недостающие 89 гривен, чтоб тебя за полтора часа вжикнули по небесам из Киева в Ереван в закупоренном термосе?
А ну встать, растудыт твою в кочерыжку! Вперед, каналья!
И я уже знаю где он, тот самый перёд. Это подземная камера хранения в переходе под ЖД вокзалом, куда надо сдать мою сумку и "тормозок".
Туда-то я их и тащу, потому что в начале всякого предприятия самое главное – свобода рук и спины. Вот сдам поклажу и – стану готов.
Ни один из парижских вокзалов не сравниться с Вокзалом Поездов Дальнего Следования в городе Киеве, что глубоко и всячески впечатляет размахом своей архитектуры, особенно внутри своей центральной части.
Словно выпотрошенный небоскреб – чтоб разглядеть потолок, голова должна быть задрана до упора в свои собственные лопатки, но не всякий решится на подобную позу, тем более в толпе, да к тому же на столь гладко-скользком полу, где копошимся мы, торопливые букашки, в бессвязно броуновском движении на самом дне безмерного пространства центральной полой башни Вокзала Поездов Дальнего Следования.
Направо от входа гигантская “i”, и именно к ней протянулась живая очередь – к окошечку в стекле, с бумажкой объявлением, что такса за 1 вопрос – 8 копеек, и тут же белый кружок тарелки для сбора монет оплаты, после чего получишь бесценную информацию: поезд на Минводы отправляется в 16:20, билеты в любой кассе соседнего зала, а цена плацкартного места 58 гривен. Спасибо!
В кассовом зале 36 касс, и уже через пару минут работница одной из них была проинформирована о моём желании стать обладателем билета на скорый поезд № 74.
С нескрываемым сомнением она оценила мой внешний вид и сухо сообщила, что имеются лишь купейные места – по 75 гривен.
– А мне говорили… плацкартные … по 58,– начал было я, но и сам почувствовал, что песня моя не нова – где-то мне уже приходилось исполнять такую же.
– Кто
