говорил, пусть тебе и продаёт, а я говорю, что в машине написано, – кивнула она на компьютер в своём остеклённом отсеке.
Я соглашаюсь на купейное, а когда из внутреннего кармана жилета негнущейся ткани вынырнула хрустяще белая сотенка, её отношение заметно мягчает – бомж вряд ли б козырнул такой банкнотой, и она почти доброжелательно оформляет мне билет и выдает сдачу.
Не то, чтобы я был фанатом путешествий в плацкартных вагонах, просто лишние 17 гривен это почти 10 долларов, а мне неизвестно почем нынче авиабилеты из МинВод в Ереван.
А впрочем, путь начат и теперь это уже его проблемы – складываться тем или иным образом, а моя задача – не переть против течения, пусть всё идет как предначертано.
Почему именно МинВоды? Да потому, что в Карабах сейчас можно попасть только через Армению или Иран. До Ирана у меня гривен не хватит, а в Армению, со времён российско-абхазско-грузинской войны, поезда уже не заходят.
Оставшиеся часа четыре были посвящены прощальной прогулке по городу, который по праву носит неофициальное имя "маленький Париж", и который всегда мне нравился, но увы, без взаимности.
Нырнув в прохладную бездну метро у Пригородного вокзала, я вынырнул уже на Xрещатике – пройтись напоследок.
На широченном тротуаре через каждые метров сто стоят огромные столы с напластованиями литературы в конфетно-красочных обложках, но—Боже!—какое убожество.
На каждом и любом из них встречаешь пару учебников английского, такое же количество пособий для "чайников" стремящихся освоить Windows 3, полдесятка переводных бестселлеров для домохозяек, а дальше – сплошной частокол из окровавленных ножей и чернодульных пистолетов на сериалах детективного дерьма.
Для любителей серьезного чтения – солидные монографии: "Преступный мир Санкт-Петербурга", "Москва бандитская".
Впрочем, всё по понятиям: кто банкует – тот и заказывает свои портреты…
В художественном салоне близ Майдана я поразился топорной работе и заоблачным ценам выставленных творений. А ведь, небось, и покупают новоиспеченные богачи.
Степанакертские резчики по дереву работают намного превосходней, но пойди попробуй наладь транспортировку в эту несомненную нишу сбыта.
С Хрещатика я поднялся к Университету, окунуться в тишь его библиотек, да заодно ознакомиться по атласу с географической обстановкой вокруг этих МинВод, на всякий, если перейду на автостоп, не закатиться чтоб в какой-нибудь Дагестан, или Чечню с Ингушентией.
На карте отыскался Сардахлы, куда наведываются автобусы оптовиков из Степанакерта, но этот центр торговли оказался в Грузии, а караванный путь туда лежит через Армению, так что, как ни крути, стремиться надо в Ереван…
Мимо Владимирского собора я спустился к площади Победы и завернул в Универмаг "Украина," поднакупить подарков:
теще – хозяйственную сумку,
Ашоту пластмассовый бензовоз за 21 копейку,
Сатэник и Рузанне – сережки, недорогие—по гривне за пару—но в Закавказьи будут смотреться как экзотика,
Эмме просто заколку для волос.
Никого не забыл?
Вот ещё что! Вряд ли гривны имеют хождение в МинВодах, надо б загодя их конвертировать. На любом этаже Универмага пункты обмена на доллары, но по разным курсам – чем выше этаж, тем больше долларов за гривну.
Тут мне вспомнилось, что в обменной будке на остановке трамвая мелькал более высокий курс: можно выгадать долларов пять.
Я вышел на улицу к той выгодной будке в развилке путей и затеял купецкий разговор:
– А продайте-ка мне долла́ров.
– Мы в обмен даём только мелкие купюры, оттого и курс такой высокий.
– Мелкие, но настоящие?
– Да…– изумленно ответили мне,– Так вам сколько?
– А вот на все.
Вышло 80 долларов и еще пара гривен осталась – выкупить багаж из камеры хранения.
На этот раз я выхожу к ЖД Вокзалу не в лоб, а справа, от конечного трамвайного кольца, через галерею остеклённого перехода, где густо выстроились торговцы-коробейники и ласковыми голосами зазывают на свои товары:
– А вот кому шоколадочки? Сладенькие шоколадочки!
– Прищепочки покупаем. В хозяйстве нужно и дешево. Кто забыл? Покупаем прищепочки!
В конце перехода – звуки музыки. Под прозрачной стеной двое оркестрантов – аккордеонист и трубач.
Я растроган: ну, удружили, потрафили – провожают меня с духовой музыкой!
Имея в запасе еще полчаса, опираюсь на стену напротив них.
Между нами текут в противоположных направлениях негустые волны пешеходов, от которых изредка звякают копейки в картонную коробку, водружённую типа дирижёра на табурет перед оркестром.
Понятно, почему не на пол: чтоб добродетелям не приходилось нагибаться.
“Ах, вернисаж, ах, вернисаж…”– чисто и звучно выводит труба, “Какой портрет, какой пейзаж…”
Это любимая песня моего первого карабахского друга Валё – потомственного завуча сейдишенской средней школы, который обучал меня чтению армянских букв и слогов.
Валё, сын человека сказавшего фразу, что стала крылатой на весь Карабах, где теперь каждый знает Сейдишен – село, в котором говорят:
Ор ка!.."
Это когда во двор их дома на краю села зашёл прохожий мужик из дальней деревни, удачно зашёл, к обеду, вот только лишнего сболтнул – что идёт в Степанакерт за какой-то справкой с печатью, тут-то он и услышал – “Ор ка!”, в смысле, “Ещё не вечер!” – поспеешь в город до закрытия учереждений.
Ну и правильно – от Сейдишена до Степанакерта всего-то 25 километров, а у бюрократов рабочий день до шести.
Сейдишенцы на эту свою славу усмехаются малость смущенно, но про себя довольны – ведь это их односельчанин нашел способ спровадить непрошеного гостя под предлогом заботы о его же интересах, так что никакой закон гостеприимства не подкопается. Хе!
Скажут: скуповаты сейдишенцы? А кто без того? Просто не у всякого достанет смелости сказать такое; да и находчивость тоже нужна.
Так что, насчет прижимистости мы все одинаковы. Недаром так по душе пришлась карабахцам эта фраза и живет до сих пор, когда и человека ее произнесшего уже нет.
Нет в живых и Валё, его сына…
Он, когда уже кончилась война, вернее, прекратились активные боевые действия и начались дежурства с перестрелками на постах-заставах, однажды утром вдруг поднялся из окопа и пошёл на минное поле.
Товарищи кричали вслед:
– Валё! Куда?! Там мины!
Но он об этом знал не хуже их и не оборачивался, словно не слышит, а все шёл, продираясь ботинками через гущу нетроганных трав.
Не знаю: зажмурившись или с открытыми глазами, но шел и шел, пока не перестал существовать.
Что тут скажешь? Товарищи повторили извечное – "дьявол его позвал".
Мудрость веков выручает, а выносить личное суждение в подобных случаях занятие неблагодарное.
Но одно я могу сказать: что не всякому станет смелости самолично вырваться из течения жизни, сознательно пойти на самое жуткое, потому что никто не знает что – там.
“А я гляжу, гляжу на вас…”– допела труба.
Спасибо, несбывшиеся коллеги, за эти перворазрядные проводы.
Несостоявшийся бременский музыкант отделился от стены напротив, пересёк течение пешеходов и уронил в картонную коробку беззвучную бумажку гривны.
Из потока тут же выплеснулась малорослая девочка-цыганка с младенцем на плече и, потрясённая нездешней щедростью и непонятным видом донора, не знает что
