Он решил, что надо проводить ежедневную учебу, и каждый день собирал летчиков и читал им вслух книги об Арктике. Попытки заставить Молокова рассказать о работе пилота на Севере были неудачны. Василий Сергеевич отвечал только на поставленные вопросы и оправдывался:
— Я лекций читать не умею. Там на месте, в Арктике, все увидите.
Большую часть времени он проводил со своим аэропланом, бортовой номер которого «2» был написан голубой краской.
Машине подходил срок капитального ремонта, и потому Молоков и его механик Петя Пилютов на всякий случай проверили мотор, промыли фильтры, просмотрели и смазали троса управления, залепили дырки в обшивке, возникшие при загрузке, металлические части смазали тавотом.
— Металл тут от одного воздуха коррозирует, — пояснил Молоков.
Спокойный и добросовестный Молоков подружился со своим механиком. Впрочем, дело всегда сближает людей. И лететь-то ведь на одном самолете и, если что, так и падать вместе…
Капитан Воронин ввел на льдине такой же порядок, как и на судне. Также через четыре часа отбивались склянки, также шла «непрерывка». Те части замерзшей майны, где когда-то был «Челюскин», окрестили в соответствии с расположением носа, кормы и надстроек.
Иногда капитан подходил к майне и задумчиво глядел на нее. Перед ним возникал как бы призрак судна, знакомого ему до каждой детали судового набора, до каждой заклепки.
Чтоб не чувствовать своей неприкаянности — ну как это капитан может существовать без корабля? — Владимир Иванович «переквалифицировался» в разведчика аэропланов. Но после двадцать седьмого полета Ляпидевского в сторону льдины, у него снова пошатнулась вера в авиацию. А ведь в марте морозы будут градусов в сорок, не меньше. В такую погоду не летал, пожалуй, никто.
Воронин прошелся по лагерю, заглянул в палатки матросов и кочегаров, потом все-таки встал на лыжи и двинулся на поиски очередного аэродрома. Больше ему ничего не оставалось делать.
Было 5 марта.
В палатке матросов появился белый, как привидение, дневальный Миша Филиппов, один из участников спасения Нобиле, и присел у камелька, дабы растопить его и вскипятить чай.
Он четыре часа бродил вокруг лагеря с винтовкой, прислушиваясь ко всем звукам, которые издавало море и льды.
— Жарко? Да, Миша? — спросили его с фальшивым сочувствием.
— Ташкент! — огрызнулся Миша.
— Каково давление?
— Сорок градусов и легкий бодрящий норд-ост.
— Сегодня не прилетят. Можно еще поспать. Да и вообще не прилетят.
И тут в палатку просунул голову радист Серафим Иванов и сказал:
— Которые тут за лошадей? Подъем! Отлетающие готовы. Ляпидевский в воздухе.
— Небось опять пробежимся, а самолета не будет. Сколько уж так, впустую гоняем?
— А вдруг долетит! Уже полчаса в воздухе. Если моторы не откажут, долетит.
И на аэродром потянулись люди: те, кто отъезжал, и все, кто еще не утратил веры в авиацию.
У сигнальной вышки взметнулся в небо столб сигнального дыма — это жгли в бочке тряпье, политое нефтью.
На пути отъезжающих возникло разводье, окруженное паром. Попробовали его обойти, но оно уходило в бесконечность.
И тут показался самолет.
И все забыли и о морозе и о полынье. Раздалось единодушное «Ура!», «Мы найдены, мы открыты!», «Слава русской авиации!».
Многие целовались, а кое-кто даже всплакнул от избытка чувств и любви к отечественной авиации.
Машинист Петя Петров устремился вперед через разводье и едва не утонул.
Когда его вытащили, он покрылся ледяным панцирем, но даже не обратил на это внимания.
— Надо делать ледяной мост! — крикнул капитан.
А из лагеря, с сигнальной вышки, в бинокль, была замечена трещина, и дежурный штурман немедленно отправил туда шлюпку-ледянку, мобилизовав всех свободных.
Эту шлюпку-ледянку доставили к трещине за двадцать пять минут.
Самолет прошелся над полосой, ушел на второй круг и, снова зайдя на посадку, аккуратно приземлился, что вызвало новую бурю восторгов.
Ляпидевский с типичным «летным» лицом, обмороженным и настеганным ветрами, показался челюскинцам солидным, пожилым мужчиной с седыми усами.
Из самолета спешно выгружали ломы, кирки, пешни, аккумуляторы для радиостанции и оленьи туши.
Пассажирки, одетые в неуклюжие малицы, были неспособны к самостоятельному движению, и их загружали в самолет, как кули.
— Ух, какие же вы все толстые! — сказал Ляпидевский.
Женщины запротестовали, объясняя разом, что они вовсе не толстые, а просто на них много одежды.
Самолет произвел взлет.
Ляпидевский подумал: «Странно, ведь в момент посадки я совсем забыл о собственном существовании. Меня как будто и не было. И я совсем не думал о торосах и о том, что полоса коротка. И пробег у меня получился немногим более трехсот метров. Впрочем, видимо, только в те моменты, когда мы полностью забываем себя, мы и делаем настоящее».
Ляпидевский был доволен, как произвел посадку и потом взлет.
«Этот полет, пожалуй, итог всех моих полетов», — подумал он.
«Полярное море, лагерь Шмидта. Сегодня, 5 марта, большая радость для лагеря челюскинцев и вместе с тем праздник советской авиации. Самолет АНТ-4 под руководством летчика Ляпидевского… благополучно доставил в Уэлен всех бывших на «Челюскине» женщин и детей. Самолет взял направление надо льдом и с поразительной уверенностью вышел прямо на аэродром. Посадка и подъем проделаны удивительно точно и с пробегом всего в 300 метров. Успех полета тов. Ляпидевского тем значительнее, что стоит почти 40-градусный мороз. Между лагерем и аэродромом образовалась большая полынья, так что для переправы пришлось три километра тащить из лагеря шлюпку через лед. Удачное начало спасательных операций еще более подняло дух челюскинцев, уверенных во внимании и заботе правительства и всей страны. Глубоко благодарны. Начальник экспедиции Шмидт».
…Уже в Уэлене Ляпидевский сказал бортмеханику Гуковскому:
— Этак мы всех и вывезем. Надо ли сюда направлять другие самолеты? Как ты думаешь?'
— Конечно, вывезем. Но только при одном условии.
— Каком?
— Если моторы не откажут. И вот опять задуло.
— Это хорошо, что базу спасения перевели в Ванкарем, — сказал Ляпидевский. — Там всегда и погода лучше, и к лагерю ближе.
— Скорее бы утихало, и — в Ванкарем.
За окном мело. Ветер швырял в окошко пригоршни снега. Стекла наверняка бы выдавило, если б на них не нарос лед толщиной в два дюйма.
Утихло только 14 марта.
14 марта подготовились к вылету. Загрузили бочку с бензином, под плоскости навесили баллоны со сжатым воздухом и запасные лыжи.
