В четыре часа дня голос Долга гремит уже не так призывно:
— Да будет тебе, куда спешить? Посмотри, какой отсюда прекрасный вид.
— Красота. Но не забывай, до Сан-Блазьена еще двадцать пять миль.
— Сколько?
— Двадцать пять, может, двадцать шесть.
— Выходит, мы проехали всего тридцать пять миль?
— Никак не больше.
— Ерунда! Твоя карта врет.
— Мы крутим педали с самого утра.
— Ошибаешься. Начать с того, что мы выехали только в восемь.
— Без четверти восемь.
— Предположим. И каждые шесть миль отдыхали.
— Мы останавливались полюбоваться окрестностями. Какой смысл приехать в страну и ничего не увидеть!
— Это не считая остановок на крутых подъемах.
— Ничего удивительного, сегодня на редкость жаркий день.
— Не забудь, до Сан-Блазьена всего двадцать пять миль.
— Еще подъемы будут?
— Да, два. И, соответственно, два спуска.
— Мне помнится, ты говорил, что в Сан-Блазьен дорога идет под гору?
— Да, последние десять миль. А всего до Сан-Блазьена двадцать пять.
— А не меньше? Это что за деревушка у озера?
— Это не Сан-Блазьен, до него еще далеко. Поехали, а то мы что-то расслабились.
— Наоборот, перетрудились. В таких вещах необходима умеренность. Славная деревушка, как она называется? Титизее. Воздух там, наверное, замечательный…
— Что ж, я не против. Вы же сами предложили ехать до Сан-Блазьена.
— На что нам этот Сан-Блазьен? Дыра какая-то… Вот Титизее — дело другое.
— И недалеко.
— Всего пять миль.
Все хором:
— Остановимся в Титизее!
Подобное несоответствие теории и практики открылось Джорджу в первый же день.
— По-моему, — сказал Джордж (он ехал на одноместном велосипеде, а мы с Гаррисом на тандеме, немного впереди), — мы договаривались, что в гору поднимаемся на поезде, а с горы спускаемся на велосипедах.
— Да, — сказал Гаррис, — в принципе так оно и будет. Но ведь не на каждую же гору в Шварцвальде ходят поезда.
— Есть у меня подозрение, что они вообще здесь не ходят, — проворчал Джордж, и наступила томительная пауза.
— Кроме того, — заметил Гаррис, который немало думал на эту тему, — тебе же самому не захочется ехать только под гору. Это будет нечестно. Любишь кататься, люби и саночки возить.
Опять воцарилась тишина, которую на этот раз нарушил Джордж:
— Вы только, пожалуйста, из-за меня не перенапрягайтесь, — сказал Джордж.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Гаррис.
— Я хочу сказать, — ответил Джордж, — что, если нам подвернется поезд, не бойтесь оскорбить меня в лучших чувствах. Лично я готов ездить по горам в поезде, даже если это и нечестно. Пусть уж это будет на моей совести. Всю неделю я вставал в семь утра, так что совесть моя чиста. Поэтому обо мне не беспокойтесь.
Мы пообещали иметь это в виду, и путешествие продолжалось в гробовой тишине, пока ее снова не нарушил Джордж.
— Какой, ты говоришь, у тебя велосипед? — спросил он Гарриса.
Гаррис ответил. Я забыл, какой марки был у него велосипед, но это не существенно.
— Ты уверен? — не отставал Джордж.
— Конечно, уверен, — ответил Гаррис, — а в чем дело?
— Дело в том, что тебя надули.
— Как это?
— На плакатах рекламируется совсем другой велосипед, — объяснил Джордж. — Такая реклама попалась мне за день-два до нашего отъезда на Слоун-стрит. На велосипеде твоей марки ехал человек со знаменем в руках. Он абсолютно ничего не делал: сидел и блаженствовал. Велосипед катился сам по себе, и это у него хорошо получалось. Твоя же «ослица» всю работу взвалила на меня: если не крутить педали, она ни на шаг не сдвинется. На твоем месте я бы этого так не оставил.
Велосипеды и в самом деле редко соответствуют своей рекламе. Только один раз рекламный велосипедист, если мне не изменяет память, что-то делал — быть может, потому, что за ним гнался бык. В ситуациях же ординарных задача художника — убедить сомневающегося новичка в том, что занятие велоспортом сводится к сидению на великолепном седле и быстрому передвижению в желаемом направлении под воздействием невидимых небесных сил.
Обычно на рекламе изображена дама, вид которой неопровержимо свидетельствует о том, что никакие водные процедуры не окажут на ее усталое тело и истомленную душу столь же благоприятное воздействие, как езда на велосипеде по пересеченной местности. Даже фее, парящей на летнем облаке, не живется так беззаботно, как рекламной велосипедистке. Ее, прямо скажем, воздушный костюм как нельзя лучше соответствует велосипедным прогулкам в жаркую погоду. И пусть чопорные хозяйки не пустят ее в ресторан пообедать, пусть ее арестует тупой полицейский, который, прежде чем отвезти ее в участок, предусмотрительно укутает в плед, — ее это не волнует. В гору и под гору, в потоке транспорта, с ловкостью, которой позавидует кошка, по дорогам, на чьих рытвинах и ухабах скончался не один паровой каток, — мчится это воплощение праздной жизнерадостности; волосы ее развеваются на ветру, пышная грудь разрезает воздух; одна нога покоится на седле, другая — небрежно закинута на фару. Иногда красавица снисходительно опускается на седло, ставит ноги на раму, закуривает сигарету и машет над головой китайским фонариком.
Куда реже за руль рекламного велосипеда усаживают мужчину. Это не столь блестящий акробат, как дама, однако и ему по силам такие несложные трюки, как стоять на седле, размахивая флагом, либо пить на ходу пиво или бульон. Сидеть часами на велосипеде, ничего не делая, — занятие для темпераментного человека малопривлекательное, поэтому велосипедист на рекламе вынужден все время что-то придумывать: вот он, въехав на вершину горы, привстает на педалях, чтобы приветствовать солнце или обратиться с эклогой к лежащим в низине лесам.
Иногда на рекламных велосипедах ездят парами, и тут только начинаешь понимать, насколько превосходит велосипед по части флирта старомодные гостиные и запущенные сады. Убедившись, что велосипеды — именно той марки, какая требуется, он и она садятся за руль… и тут же попадают в старую добрую сказку. По тенистым переулкам, по базарным площадям оживленных городов весело катятся колеса «Лучших в Британии моделей компании «Бермондси» с нижним кронштейном» или «Моделей «Эврика» компании «Кэмбервелл» с цельносварной рамой». Велосипеды эти поистине великолепны: не надо ни нажимать на педали, ни поворачивать руль. Положитесь на них, скажите им, когда вам нужно быть дома, и все будет сделано Эдвин может сколько угодно свешиваться с седла и что-то нашептывать на ухо Анжелине, а Анжелина, дабы скрыть краску смущения, может сколько угодно отворачиваться и смотреть за горизонт — волшебный велосипед будет следовать заданным курсом.
