И вдруг среди пестрого разнотравья замечаю причудливо вырезанный цветок. Он качается на Тонком стебельке.
— Лилия?!
Да, это лилия, сородичи которой растут далеко на юге, на теплых вулканических Курильских островах. Вытаскиваю нож и осторожно выкапываю южную гостью, первую ласточку удивительного гербария, собранного мной на полуострове.
В двух шагах, около трубчатых стеблей чемерицы, растет целая семья камчатских ирисов. Чемерица еще не цветет, а крупные бутоны ирисов выпустили лишь фиолетово бархатные гребешки.
Увидеть лилию вместе с ирисом можно лишь на Курильских островах. Как очутились эти цветы на полуострове, близ Магадана, в суровом царстве северной колымской тайги?
Поднимаюсь на соседний уступ древней морской террасы.
Что за чудо?
Под каблуком сапога мягко пружинит ковер настоящей северной тундры. По земле стелются мхи, лишайники, веточки шикши, курчавится низкорослый сибирский багульник, разрастаются тощие кустики голубики, цветет морошка.
Клочок тундры словно перелетел сюда с дальнего севера Чукотки. Чем объяснить странное смешение растительности в устье Бургавли? Может быть, приборы Южной станции следует установить на этой древней террасе, плавно поднимающейся к близким сопкам? Тут и там горбатятся невысокие курганы, отмеченные буйной порослью луговых злаков. Курганы тоже теснятся к береговому обрыву. Интересно, почему?
Вершины холмов осели и провалились, образуя небольшие кратеры, густо заросшие мятликом и пыреем, а на дне — влаголюбивой осокой и хвощами. Вероятно, в этих воронках зимой скапливается снег, а весной — талая вода.
Среди вейниковых джунглей на склоне самого большого холма змеится утоптанная тропинка. Узенькая стежка привела на плоскую вершину.
Неожиданно земля у ног разверзлась черным отверстием квадратного люка.
Осторожно заглядываю вниз. Вижу сухой песчаный пол, усыпанный разбитыми раковинами, кучу золы с обугленными головешками. Вниз спущено бревно, выбеленное временем. Свежие зарубки служат, очевидно, ступеньками.
— Эй, живы, хозяева?!
Никто не отвечает. Спускаюсь по шаткому бревну в подземелье и чиркаю спичкой.
Землянку вырыли в песчаной почве, перемешанной с морскими раковинами. В углу желтеет примятая подстилка из высушенного вейника…
Спичка тухнет. Мне почудилось, что на полу землянки разложены, точно на музейной витрине, орудия из черного камня. Опускаюсь на колени, быстро зажигаю новую спичку.
На песке отсвечивают три каменных топора, несомненно шлифованных рукой первобытного человека. Рядом стоит плошка, выдолбленная из камня.
— Что за чертовщина!
На донышке каменного блюдца — беловатый налет жира и щепотка мшистых стебельков… Светильник?
Горящей спичкой растапливаю жир и зажигаю самодельный фитиль. Желтоватое пламя колеблется, освещая подземное жилище.
Куча золы с обугленными головешками почти засыпает очаг, сложенный из крупных голышей. Ножом соскабливаю уголь с головешки и обнажаю сухую древесину тополя, совершенно не тронутую временем. Очевидно, огонь в этом очаге пылал недавно.
В углу землянки валяются потемневшие глиняные черепки. Знакомый орнамент украшает обожженную глину. Такие же черепки хранятся в витринах магаданского музея. Их выкопали в городищах древних коряков на побережье Тауйской губы.
Часть песчаной стены, там, где валяются черепки, осыпалась. Из груды расколотых раковин торчит заостренный костяной наконечник. Отполированная кость пожелтела. Вытаскиваю гладко обтесанный костяной гарпун.
Находки в землянке смущают меня. Курган, несомненно, скрывает вещи древних приморских коряков. Но почему этими первобытными орудиями пользовались еще совсем недавно? И кто?
Забираю каменные топоры, черепки, светильник и острие костяного гарпуна — это археологические реликвии. Прячу в полевую сумку и выбираюсь на волю.
Черная, как уголь, восточносибирская ворона, нахохлившись, сидит на соседнем холме, точно ворон на могильном кургане.
— Кыш, проклятая…
Ворона не пошевельнулась и, склонив голову с черным клювом, выжидающе поглядывает на меня. Скидываю с плеча винтовку, и хитрая бестия взлетает, злобно каркнув на прощание.
С моря опять дует свежий южный ветер. Рваные клочья белого тумана ползут над потемневшими волнами, задевая пенные гребни. На высокой морской террасе противоположного берега Бургавли виднеются еще десятка два заросших курганов.
Передо мной раскрывается панорама большого городища, никому не известного поселка древних коряков. Триста лет назад селения приморских зверобоев и рыбаков достигали на юге Тауйской губы. Жили люди в полуземлянках, обсыпанных песком и раковинами съедобных моллюсков. В жилища коряки проникали через дымовые отверстия в настиле крыш.
Теперь на месте многолюдного поселка в устье Буртавли остались лишь курганы обрушенных землянок, заросшие вейником. Догадываюсь, почему землянки сходятся у края морской террасы. С обрыва как на ладони открывается вся бухта, и древние зверобои с крыш своих жилищ могли следить за приближением добычи: морского зверя и косяков рыб.
Потомки древних приморских коряков живут сейчас на побережье Пенжинской губы, Северной Камчатки и в бухтах Берингова моря за далеким Корякским хребтом. Они давно объединились в колхозы, построили рубленые дома, коллективно промышляют морского зверя и рыбу, добывают пушнину и даже выращивают овощи.
Хорошо бы в свободное время заняться раскопками городища. Узнать, кто поселился в сохранившейся корякской землянке.
Выбираю подходящую площадку для метеорологической станции. Выхожу на край обрыва и вдруг вижу внизу на пляже одинокую маленькую фигурку, притаившуюся за выбеленным стволом плавника.
— Юшкевич?! Ты что там делаешь?
— Скорее, скорее… дикари! — тревожно…..оглядываясь, кричит он.
Спускаюсь с уступа морской террасы. Какие дикари, сумасшедший мальчик?
— Смотрите: следы дикаря!
На песке глубоко вдавились следы босой косолапой ступни с оттопыренным большим пальцем. Нога, оставившая след, редкой величины.
— Ого, сорок пятый, — номер снежного человека!..
— Ушел в море, человек амфибия… — вытаращив глаза, громким шепотом произносит Юшкевич, указывая на глубокие отпечатки, уходившие в набегающую пену волн.
След человека и обжитая землянка на пустынном берегу полуострова тревожат.
В примятых зарослях вейника, там, где дюны соединяются с речной террасой, находим сломанное двуперое весло. Здесь неизвестный обитатель корякской землянки прятал легкий челн.
