Потом положил записку в «вымпел» — трубочку, на которой длинная бичева и флажок, и выкинул послание в форточку.
Получив вымпел, люди замахали руками в ту сторону, откуда Водопьянов только что прилетел.
— Ну вот, а ты споришь! — сказал он механику, хотя тот и не думал спорить.
— А что это за люди? Кто они?
— Челюскинцы! — осенило Водопьянова. — Точно, это они! Их уже вывезли. Они выбираются в Провидение, на корабль.
— Тоже не близок путь, — отозвался механик, — если на собачках.
— Вот мы им и поможем.
Через несколько минут возник Ванкарем. При заходе на посадку Михаил Васильевич увидел в воздухе краснокрылый глянцевитый самолет с буквами М8 на синем фюзеляже.
«Слепнев!» — догадался Водопьянов. Думал покачать крыльями — «поздороваться», но передумал: «Некогда!»
Погода стояла хорошая.
Совершив посадку, он вместе со встречающими освободил аэроплан от всего лишнего и высадил механиков, так как собирался лететь на лед один.
Бабушкин, начальник Ванкаремского аэродрома, дал Водопьянову компасный курс на лагерь и пояснил:
— Увидишь черный дым — это и есть лагерь.
— Что с Дорониным?
— Слетал на лед, вывез нескольких человек. Сейчас ремонтируется. Вон его самолет.
— Ну, пока!
Водопьянов произвел взлет.
Теперь он был один в бескрайнем небе. И под ним простирался бескрайний океан.
Во время полета он изредка поглядывал вниз и видел только сплошное нагромождение льдов.
«Лучше вообще не смотреть за борт. Смотри не смотри — толку нуль. Главное сейчас — долететь. Вот и все. Поэтому ни о чем постороннем думать не надо. Все прочее — от лукавого».
Он стал глядеть на горизонт, где должен показаться черный дым. Но дыма не было. Глаза Водопьянова слезились от напряжения. Он морщился, закрывал глаза, таращился. И вдруг — долгожданный дым.
Водопьянов крикнул: «Ура!» Ну, разумеется, он бы промолчал, если б был не один. Несдержанность он считал распущенностью, а распущенность — мать всех пороков.
Посадку на «аэродром» он произвел мастерски. Первым его встретил капитан Воронин.
— Вот молодец, товарищ Водопьянов. Я выиграл пари.
— Что за пари, Владимир Иванович?
— Я ставил на то, что ты долетишь. Ведь долетели не все…
В этот день Водопьянов совершил два рейса и вывез семь человек.
А тем временем на самолете Анатолия Васильевича Ляпидевского навешивали новый мотор в полтонны весом, доставленный к месту вынужденной посадки «лающим транспортом», то есть на собаках. Работа шла круглосуточно.
Галышев и его механики разбросали уже полмотора, чтобы произвести замены и устранить дефекты. Будь оно все неладно! Вышел из строя насос в самое неподходящее время.
Американские газеты опять поторопились — так уж там принято — и поместили некролог о Шмидте.
Доронин занимался ремонтом лыжи на своем «юнкерсе».
Борис Пивенштейн несся на собаках за бензином и запчастями. На одной фактории женщина, приемщица пушнины, поприветствовала его:
— Еттык!
— Здравствуйте.
— Так вы — русский? — удивилась женщина.
— Конечно. А что такое?
— Поглядитесь в зеркало.
Лицо Бориса было черным от загара и грязи.
— Ничего. Сейчас помоемся и поедем дальше.
— Ни в коем случае нельзя мыться перед дорогой — обморозитесь. А если остановитесь, можно истопить и баньку.
— Спасибо. Я бы с удовольствием попарился, да надо ехать дальше. Надо спасать челюскинцев.
НА ЛЬДИНЕ осталось шесть человек. Если начнется подвижка, аэродром сломает. А шесть человек вряд ли сумеют подготовить новую посадочную площадку.
В эту ночь в Ванкареме никто не спал. Бабушкин оделся и пошел на аэродром, поглядывая то на часы, то на восток.
«Смогут ли выбраться своим ходом шесть человек, вымотанные за два месяца жизни на льдине? И как раз тринадцатое число. Тринадцатого февраля утонул «Челюскин». Невезучее число. А почему, собственно, тринадцатое число считается невезучим?»
Бабушкин обошел весь аэродром.
На востоке, едва отступив от лилового горизонта, засветилась бледно-розовая полоса…
На льдине тоже никто не спал. Стоял тихий, прозрачный вечер, светились звезды. Только лед иногда потрескивал.
Впрочем, падало давление, и вот-вот мог подняться ветер. Если задует, начнется подвижка, тогда…
— Где же теперь наш любимый метеоролог по кличке Погодов? — спросил Кренкель. — Наверное, уже несется на собаках в бухту Провидения.
— И без него ясно, какая будет погода, — отозвался капитан Воронин.
— Какая?
Воронин промолчал.
Все шесть человек собрались в штабной палатке.
Остались исполняющий обязанности начальника экспедиции Бобров, капитан Воронин, боцман Загорский, начальник «аэродрома» Сандро Погосов и два радиста — Серафим Иванов и Эрнст Кренкель. Да, еще остались восемь собак.
— До сегодняшнего дня погода была неплохая, — вздохнул Воронин. — А до чего же сейчас хорошо на материке! Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточки… значит… летают. Добраться бы до материка. Только бы добраться.
— И что бы вы стали делать на материке? — спросил Кренкель.
— Тотчас же пойду в управление и попрошу, чтоб мне дали…
— Отпуск?
— Да нет. Я попрошу, чтоб мне дали «Садко». Вот это — ледокол! На этом ледоколе можно многое сделать…
Капитан, мечтая о «Садко», вышел из палатки. Было слышно, как он принюхивается к ветру.
— Ну как, Владимир Иванович, что вы там нанюхали? — спросил Бобров.
— Завтра увидим, что я нанюхал, — уклонился от ответа капитан. Он привык, что в Арктике всё может измениться в одну минуту, развеяв по ветру даже самые скромные надежды. — Число вот нехорошее.
Проходя мимо опустевшего «Бич-бара», он услышал какой-то шорох.
— Уж не миша ли пожаловал?
Это восемь собак отлично устроились на спальных мешках. При появлении капитана они даже не пошевелились. Днем они сделали несколько ездок с грузом на аэродром и обратно и устали.
— Как же с вами поступить, дорогие товарищи? — спросил капитан. — Бросить вас мы не можем. На собственной шкуре знаем, что такое жизнь на льдине. И врагу не пожелаешь такой жизни… Ничего, уговорим летчиков, не оставим вас, не волнуйтесь.
Впрочем, собаки и не волновались.
Капитан вернулся в палатку.
Все молчали. Каждый думал о своем.
— Давайте-ка устроим прощальный ужин, — предложил Кренкель. — Продуктов у нас завались. Благодаря экономии. А забрать нам все равно ничего не удастся. И собачек накормим.
