Мы стоим в штольне у вентиляционной шахты. Высоко, сквозь уходящую вверх через толщу земли трубу, виден краешек неба. Подземелье дает о себе знать — становится зябко, и мы поднимаемся наверх, на террасу. Здесь уже душно. Амиго ставит на стол холодное пиво. С террасы хорошо виден буш. Огромные, с ладонь величиной, яркие бабочки порхают по деревьям…
— А в Италию не хочется вернуться? — спрашиваю я.
Амиго молчит, потягивая пиво.
— Когда живешь в чужой стране, — после паузы произносит он, — то любишь свою страну еще больше… Австралия хорошая страна, в ней можно строить жизнь… Но настоящая жизнь — в своей родной стране… я всегда мечтал вернуться в Италию… моя идея была найти опалы, заработать деньги и вернуться в Италию… Но сейчас похоже, что я останусь здесь до конца своих дней…
— А мне кажется, что вы еще найдете «свой опал»… — говорю я.
Амиго смеется:
— Похоже, что уже и ни к чему… Государство за этот замок предлагает мне два миллиона долларов. Хочет превратить его в музей опалов… Но я не соглашаюсь продать. Это мой дом. Умру — завещаю городу, а за деньги не отдам…
— А что вы вообще думаете о жизни в Лайтнинг-Ридж? — спрашиваю я.
— Сложный вопрос… — говорит Амиго. — В каком-то смысле жизнь здесь нелегкая, а в каком-то очень легкая… живешь одним днем… ждешь завтрашнего дня, чтобы найти опал… Ну а если этого не произошло — не нервничай, продолжай копать… как тут у нас говорят — завтра не приходит никогда…
В видавшем виды джипе Карла Маркса мы едем по ухабистой лесной дороге. Жарко. Даже бабочки исчезли, попрятавшись в тени листвы. Редко крикнет какаду или перебежит дорогу экзотический зверек. Сквозь деревья виднеется какое-то странное сооружение, над которым развевается нечто вроде флага.
— Посольство?!. — в шутку говорю я, указывая на флаг.
— В самую точку попал! — смеется Карл Маркс. — Посольство инопланетян… Там один чокнутый чех живет, по кличке Коперник… Раньше он в Канберре жил… Ты бывал в Канберре?
— Нет…
— Чех там в университете работал… Когда по Канберре экскурсанты бродят, они обычно у каждого дома с флагом останавливаются и по флагу определяют, чьей это страны посольство. Чех над своим домом тоже какую-то тряпку вывесил… Экскурсанты начали останавливаться и, роясь в путеводителях, бурно гадали — чье это посольство?.. Самые любопытные даже стучали в дверь и спрашивали… И тут чех кайфовал, сообщая им, что это посольство инопланетян с Марса…
— А чего ж это он из столицы сюда перебрался?
— Это надо у него спросить… Таких чокнутых университетских профессоров тут дюжины полторы… Двоих я хорошо знаю — один из Калифорнии приехал, а другой в Цюрихе преподавал… Есть из Кембриджа, есть из Парижа… Говорят, что им надоела тихая академическая жизнь, захотелось на волю. Воля — это штука серьезная, — философствует Карл Маркс, — так веревкой за шею потянет, что мало не покажется… Тут у нас двое приятелей-норвежцев живут, инженеры из Осло. Приехали парни в Австралию в отпуск на три недели, жен дома оставили. Случайно попали в Лайтнинг-Ридж. Начали копать опалы и застряли… азарт захватил… Вот уже седьмой год безвылазно… Жены их давно бросили, а они все копают… Я ж тебе говорю, эта жизнь как наркотик, она засасывает…
Пока Карл Маркс излагал «философию свободы», мы подъехали к какому-то странному сооружению. Сначала я подумал, что это еще один замок, но вскоре понял, что это кое-что покруче.
Представьте бетонную платформу метров двадцать на двадцать. Она приподнята над землей метра на два и стоит на огромных зацементированных бочках из-под горючего. Под платформой помещения в виде корабельных кают с иллюминаторами, а на ней какие-то загадочные сооружения, напоминающие готовые к взлету ракеты; мостики на разных уровнях, с поручнями, как на подлодках; задраивающиеся железные люки-двери, ведущие в каюты; купол с торчащей в небо трубой настоящего телескопа, как в планетарии… Короче, какая-то фантасмагория. И всюду по стенам метровые надписи на разных языках: «Добро пожаловать, братья по разуму!», «Земляне приветствуют вас!», «E = mc2»… цитаты из Коперника, Галилея… А кругом буш и попугаи…
— Только не вздумай с этим придурком в разговоры вступать, — предупреждает Карл Маркс, когда мы останавливаемся возле этого загадочного сооружения, — замучает рассказами об инопланетянах… Он и платформу-то эту построил для встречи с ними… Без него им, видишь ли, некуда будет приземлиться… никто их не встретит, и они обидятся.
Но предупреждение Карла Маркса запоздало. На платформе уже стоял рослый старик с лохматой седой шевелюрой, в парусиновых штанах и с поднятой над головой бутылкой вина. Он приветствовал нас, размахивая бутылкой…
— Алел закат над сумасшедшим домом… — тихо продекламировал Карл Маркс.
Никаким сумасшедшим Зденек — как в действительности звали хозяина «обсерватории», — конечно же, не был, но «сдвинутым» на почве внеземных цивилизаций, бесспорно, был. Его повышенный интерес к этой теме был связан и с профессией астронома, и с восторженным характером ребенка. Это я понял потом, а пока, под влиянием Карла Маркса, тоже смотрел на него как на чокнутого. Но в одном Карл Маркс был прав — Зденек мог утопить в этой тематике любого собеседника…
Еще не успев толком познакомиться, он тут же взял быка за рога.
— Что, Борода уже наплел вам про сумасшедшего чеха, живущего в лесу?!. — с ходу набирая темп, начал он. — А кто не сумасшедший?!. Если я сумасшедший, то и Вольтер тоже сумасшедший, и Кант, и Лаплас, и Ньютон… Они все верили во неземные цивилизации… Что сказал последователь Эпикура Митродор?.. Он сказал, что считать нашу Землю единственным населенным миром во вселенной было бы такой же нелепостью, как утверждать, что на огромном засеянном поле мог вырасти лишь один пшеничный колос. А Лукреций Кар в своем философском трактате «О природе вещей» еще во времена Римской империи писал, что весь этот видимый нами мир вовсе не единственный, и мы должны верить, что в других «областях пространства» имеются другие земли с другими людьми и животными. За что сожгли Джордано Бруно?!. За то, что он сказал, что существует бесчисленное количество солнц и бесчисленное количество земель, которые крутятся вокруг своих солнц… и на этих землях есть свои жизни… Сванте Аррениус получил Нобелевскую премию…
И тут мне удалось вклиниться в профессорский монолог.
— Простите, но я понятия не имею, кто такой этот Аррениус… — сказал я.
