от дороги белел кусок позвоночника с неровными обломками ребер. Это все, что осталось от трапезы.
Какой бы стороны жизни Танзании мы ни коснулись, все они пронизаны борьбой.
Борьба с эксплуатацией, борьба за социальное и расовое равенство, борьба с отсталостью, с болезнями и неграмотностью, борьба за укрепление политической независимости и экономического суверенитета… Каждый из аспектов этой в общем-то единой борьбы имеет свои более или менее сложные проблемы.
Вот, например, проблема здравоохранения. В стране очень мало врачей. Согласно заявлению заместителя министра здравоохранения М. Ньянганьи, по всей Танзании их насчитывается всего 556. Па государственной службе находится всего 333 человека, 101 врач работает при различных религиозных миссиях и 122 заняты частной практикой. Если взять общее количество врачей по отношению к населению Танзании, то получится примерно один врач на каждые 23,5 тысячи человек! Но даже эта цифра не совсем отражает действительность, так как простое арифметическое деление здесь не подходит: 122 врача, занятые частной практикой, фактически недоступны широким слоям населения, так как за свои услуги требуют весьма высокой платы. М. Ньянганья заявил, что к 1980 г. количество врачей в стране планируется довести только до 800.
Взять другой вопрос — развитие просвещения. Казалось бы, все здесь более или менее ясно. Но и в этой области есть свои специфические проблемы. К примеру, вопрос о языке. Правда, в этом отношении Танзании «повезло» в сравнении с другими африканскими странами: у нее есть один общий язык — суахили. Тем не менее всеобщий переход на суахили тоже связан с целым рядом трудностей, хотя бы отсутствием научно-технической литературы. Поэтому наряду с суахили в стране до сих пор сохраняется английский как второй государственный язык. Преподавание в Дар-эс-Саламском университете, например, ведется на английском языке.
Культура Танзании имеет глубокие традиции. Искусство ее художников, резчиков по дереву, скульпторов пользуется большой популярностью не только в стране, но и за рубежом. Особенно распространено народное искусство на юге страны у племени маконде.
Безымянные скульпторы маконде
Маконде — удивительно одаренный народ, прирожденные художники, талантливые резчики по дереву. Скульптура народных мастеров маконде — это не просто ремесло, а настоящее искусство. Штамп — естественная граница между искусством и ремеслом. И если искусство рождает новое, то ремесло — только более или менее удачный слепок посмертной маски.
Настоящей скульптуре маконде чужды всякие штампы. Богатая фантазия, мастерство исполнения, непосредственность восприятия окружающего мира — таковы характерные черты их творческой манеры. Традиции резьбы по дереву передавались из поколения в поколение, когда народ маконде еще не знал письменности. Кстати, и до сих пор многие скульпторы неграмотны.
Резьба по дереву для мастеров маконде естественная потребность. Может быть, поэтому в их творчестве столько искренности и неподдельной простоты. Сам процесс резьбы доставляет им удовольствие. Порою импровизация уводит маконде в фантастический мир, но действуют в этом мире реальные существа: люди, обезьяны, слоны, хищные звери, змеи, птицы.
Это могут быть небольшие скульптурки человека, животного, духа, головы, миниатюрные маски, грандиозные композиции. Они кажутся легкими, воздушными, но некоторые из них достигают размера до двух метров и больше. Даже взрослый человек с трудом может поднять такие глыбы из черного дерева. Неповторимые художественные произведения называют теперь по имени племени — «маконде».
Отсутствие штампа еще не означает, что искусство маконде лишено каких бы то ни было условностей. Но эти условности не есть что-то закосневшее, установленное раз и навсегда. Скорее они, как слова, в зависимости от контекста меняют свое звучание и смысловую окраску.
У скульптуры маконде много общего с народной сказкой: и той и другой одинаково присуща аллегория. Можно встретить скульптурные изображения духов, которые на первый взгляд далеки от реальности. Действительно, они не имеют точного прототипа среди живых существ. Но это не какой-то нарочитый абстракционизм. Скорее, наоборот, — попытки скульптора объяснить для себя и окружающих свой внутренний мир. Отправным пунктом для таких импровизаций, как правило, служит реальное, жизненное начало.
В этом отношении интересен рассказ Ильи Эренбурга о его встрече с известным французским художником Матиссом. «Он показал мне негритянскую скульптуру, — пишет Эренбург, — которая ему очень понравилась. Это был разъяренный слон. Матисс рассказал: «Приехал европеец и начал учить негра: «Почему у слона подняты вверх бивни? Хобот слон может поднять, а бивни это зубы, они не двигаются». Негр послушался. Вот вам другая скульптура, жалкая, беспомощная — зубы на месте, но искусство кончилось…».
Импровизации маконде подчинены определенным традициям и в то же время являются результатом неповторимого творческого наития, носят отпечаток яркой индивидуальности. Поэтому каждая их скульптура столь привлекательна и своеобразна.
Излюбленным материалом для резчиков является черное дерево. Срубленный ствол разделывается на поленца, которые зарывают на несколько дней в мокрый песок. После этого дерево приобретает характерную темную окраску и как бы каменеет: становится тяжелым и твердым. Материал готов. Можно приступать к работе. Иногда сама форма поленца подсказывает скульптору тему. Часто можно увидеть, например, человеческое лицо или фигуру, как бы возникающие из куска дерева. Обычно темнеет только сердцевина ствола. У коры остается более или менее широкое светлое кольцо. Эта светлая часть используется как фон для барельефов, заставляющих вспомнить о камеях, только гораздо больших размеров.
Что же изображают эти «камеи»? Вот молодой воин— гордый, слегка самоуверенный. Вот крестьянка с традиционной татуировкой на лице, толкущая в ступе зерно. Вот старик, присевший на минуту отдохнуть; натруженные руки покоятся на коленях, а мысли уносятся куда-то далеко, лицо становится сосредоточенным…
Искусство маконде — своеобразный эпос в деревне. Основные герои его — крестьяне, их тяжелый труд. Приземистые, сутулые фигуры, морщинистые лица. Среди фигур «маконде» не встретишь зажиточных толстяков. Это труженики, полные внутренней силы, одухотворенности, которая передается в неповторимой ритмической пластике скульптуры. О «маконде» нельзя сказать, что они близки к природе, они просто составляют ее неотъемлемую часть.
В своей работе резчик маконде следует натуре, но не связывает себя необходимостью ее копировать. На руке может быть, например, шесть пальцев, на два существа один рот, глаза опираются прямо на руки… Педантичный покупатель нет-нет да и попросит сократить количество пальцев. Фигурка станет правильной, но где-то утратит свой художественный стиль. К глазам можно приделать лицо, но это будет уже не лицо «маконде». Такие подсказки, безусловно, только вредят. Искусство маконде достаточно самобытно, чтобы переварить столь бесцеремонное вмешательство со стороны. Гораздо серьезнее опасность его перерождения в ремесло в результате массового развития коммерческого спроса.
«Лет через двадцать африканское искусство потеряет свое уникальное обаяние и, возможно, даже перестанет пользоваться спросом», — так
