«В деревне Белый Раст Краснополянского района группа пьяных немецких солдат поставила на крыльцо одного дома в качестве мишени 12-летнего Володю Ткачева и открыла по нему огонь из автоматов. Мальчик был весь изрешечен пулями…
В г. Львове 32 работницы львовской швейной фабрики были изнасилованы и затем убиты германскими штурмовиками. Пьяные немецкие солдаты затаскивали львовских девушек и молодых женщин в парк Костюшко и зверски насиловали их. Старика священника В.Л. Помазнева, который с крестом в руках пытался предотвратить насилия над девушками, фашисты избили, сорвали с него рясу, спалили бороду и закололи штыком.
Германский офицер Шварц в ответ на просьбу сотрудников яснополянского музея перестать отапливать дом личной мебелью и книгами великого писателя, а взять для этого имеющиеся дрова, ответил словами: «Дрова нам не нужны. Мы сожжем все, что связано с именем вашего Толстого…».
(Документ СССР —51)
«Комендант Яновского лагеря, оберштурмфюрер Вильгауз, чтобы доставить удовольствие своей 9-летней дочери, заставлял подбрасывать в воздух 2—4-летних детей и стрелял в них. Дочь аплодировала и кричала: «Папа, еще, папа, еще!»
(Документ СССР — 6)
И вот теперь для солдат пришла пора расплаты. Впереди — вот она, Германия,— агрессор. Неметчина…Волчье логово… Их ведь никто не приглашал ни под Москву, ни на Волгу, ни на Украину и в Белоруссию, где они оставили о себе страшную память.
Продвижение наших войск по Германии сопровождалось безжалостной местью. Были и грабежи, и изнасилования, и поджоги, и убийства. Командованием Красной Армии предпринимались самые жестокие меры для пресечения таких случаев. Еще 3 апреля 1945 года командующий 2-м Белорусским фронтом маршал К. Рокоссовский издал приказ — расстрел на месте за совершение этих преступлений. Приказ исполнялся неукоснительно, но немедленного эффекта эта мера не давала.
Одно из стихотворений А. Твардовского начинается так:
«По дороге на Берлин
Вьется серый пух перин…»
Да, попотрошили наши солдаты немецкие перины.
Захваченные немецкие города на несколько дней становились ареной человеческих трагедий. И Штральзунд — курортный немецкий город с богатым пиратским прошлым, да и вся Померания не стали исключением из всегдашнего печального военного правила. Известно, что война не подчиняется нравственным законам. Но человек… Человек всегда имеет возможность нравственного выбора.
Соединения 2-й Ударной разместились в Штральзунде, в его окрестностях и на острове Рюген. Федюнинский, как мог, старался наладить нормальную жизнь в городах и населенных пунктах, где находились наши войска. Надо было позаботиться о восстановлении электростанций, об обеспечении гражданского населения продуктами питания и медикаментами. Положение немцев было очень тяжелым. Дошло, например, до того, что в штральзундской городской больнице больные оказались без пищи. Пришлось взять больницу на довольствие Красной Армии.
Много забот потребовало и улучшение бытовых условий солдат и офицеров. Проведя не один день в непрерывных боях, люди устали. И вот появилась возможность дать им заслуженный отдых. К.Рокоссовский отдал распоряжение создать дома отдыха для военнослужащих.
С этого распоряжения все и началось.
На морском побережье было много особняков, покинутых хозяевами при приближении русских. Федюнинский решил осмотреть их и выбрать что-нибудь подходящее для отдыха офицеров.
Вместе с членами Военного совета армии и командирами корпусов и дивизий Федюнинский поехал по курортным местам острова. И поездка эта была похожа, скорее, на экскурсию. А ведь была весна… Ты представляешь, читатель, как по-особому цвели сады в те майские дни?
Из воспоминаний И.И. Федюнинского
"Поднятые по тревоге". 1961 год
«К обеду несколько подходящих домов было уже отобрано — задача выполнена. И вдруг внимание привлек красивый коттедж, расположенный в глубине большого сада.
— Заглянем сюда, — предложил кто-то из спутников.
У входа стоял пожилой человек с аккуратно подстриженными седыми усиками. При виде нас он снял шляпу, с достоинством поклонился.
— Шпрехен зи руссиш? — спросил я.
— Я, ваше превосходительство, хорошо знаю русский язык.
— Кто вы такой?
— Из прибалтийских немцев. До революции в Петрограде у меня была табачная фабрика. Эмигрировал сюда в тысяча девятьсот восемнадцатом году.
— Вы один живете в особняке?
— О нет, со мной тридцать дам. Все невольно переглянулись.
— Господа, здесь живут престарелые русские эмигрантки. Если желаете убедиться, прошу! — поспешил разъяснить фабрикант.
В просторном вестибюле особняка в креслах сидели несколько женщин, из которых самой молодой было никак не меньше шестидесяти лет. Они поднялись навстречу и по одной начали представляться:
— Графиня такая-то…
— Баронесса такая-то…
Странно было слышать эти пышные, известные только по книгам титулы».
Их было шестеро. И на вопрос: где же остальные дамы?— одна из них, баронесса Эссен, вдова известного русского адмирала, распахнула шторы и пригласила всех жестом к окну. Выражение любопытства на лицах офицеров медленно сменилось изумлением. На зеленой лужайке в разных направлениях двигались, держась за натянутые бечевки, худенькие фигурки в одинаковых платьях и белых фартучках. А прямо под окном в такой же одежде сидела на скамейке белокурая девочка лет четырех с перетянутыми черной лентой глазами.
— Господа офицеры могут видеть — мы на собственные средства содержим пансионат для ослепших девочек — жертв британских бомбардировок. Им от 5 до 19 лет. Все они сироты.
Рюгену в годы войны досталось, что называется, «по полной программе». Гитлеровцы разместили на острове несколько десятков секретных биологических и химических лабораторий, на нескольких полигонах производили испытания новых образцов оружия — все виды ракет «Фау», новые модели танков и самолетов родились именно на Рюгене. Поэтому за долгие военные годы авиация союзников последовательно превращала курортный остров в подобие лунного ландшафта… Но лаборатории и полигоны, защищенные многометровыми бетонными перекрытиями, продолжали функционировать до самого конца войны, а от бомбежек больше всего пострадали мирные жители.
Изувеченные войной дети — кого это могло оставить равнодушным? Федюнинский вспомнил ослепших от голода, бомбардировок и артобстрелов детей Ленинграда, где пробыл все три блокадных года. Немецкие дети ничем не отличались от них. Генерал принял решение защитить их от возможных инцидентов.
