Вышли на площадь-перекресток. На другой стороне улицы за невысоким забором резиденция премьер-министра. Слева от входа – две демонстрации. Одну проводят два чернокожих израильтянина с плакатами, протестуют против дискриминации восточных евреев. Другая демонстрация выглядит чуть солиднее, то есть протестующих в два с половиной раза больше – пятеро. Левые. Протестуют против проведения Израилем операции в секторе Газа. Леня останавливается и медленно вчитывается в надписи на их плакатах. Потом показывает им согнутую в локте руку и кричит что-то на иврите. Осанистый мужик из протестующих слегка оживляется, видимо, готовясь к политической дискуссии, – место здесь, действительно, глухое – кроме нас троих их никто не видит. И ни телекамер, ни фотографов. Неприятно, наверно, демонстрировать свою политическую позицию пустому асфальту и высокому глухому забору. К тому ж в шабат. Но Леня завершает свое политическое противостояние только этим жестом.
Охрана резиденции внимания на демонстрантов не обращает. Зато мы чем-то взволновали ее. Через площадь-перекресток стремительно идут два вооруженных молодых человека в штатском. Начинают говорить они с Леней. Леня переводит:
– Их беспокоят фотоснимки, которые ты сделал. И они спрашивают, зачем ты это сделал.
Я переключаю камеру в режим просмотра и показываю ближайшему секьюрити свои фотографии. Он смотрит внимательно и тычет пальцем: вот зис, плиз, – делит!
– Нет проблем, – говорю я и стираю. – Ну а вот эти, с демонстрантами, извини, хотелось бы оставить.
– Ну, эту, ладно, эту оставь, – говорит он на своем иврите. И что-то еще.
Алла переводит:
– Он хотел бы посмотреть еще твои фотографии, то есть что именно тебя интересует в Израиле.
Я начинаю демонстрировать охранникам свои снимки. Один парень смотрит на снимки, другой, не отрываясь, – на мое лицо, то есть изучает реакцию мою на ситуацию.
Наконец тот, что просматривал фотографии, кивает: о’кей, говорит. Сенкью. Сорри.
Идем дальше, выходим на улицу Керен. Мне показывают здание Сохнута и рассказывают, чем, собственно, это агентство занималось. Скупало земли и предоставляло их в аренду евреям. То есть с их деятельности и начиналось образование нынешней территории Израиля. И тут же в Аллином рассказе обязательный израильский мотив – теракт, который устроили здесь арабы в 1948 году. Алла:
– Вот смешная фраза на иврите в текстах, описывающих этот теракт: «Арабы всегда смотрели на это здание некрасиво». Именно это слово и употреблено – «некрасиво».
Слово «теракт» произносится сегодня уже второй раз – до этого, когда мы выходили из Рехавии к резиденции премьер-министра, Алла сказала, что здесь был чудовищный взрыв, и премьер-министр жутко разозлился, потому как бабахнули прямо у его резиденции.
Поехали к Кнессету. Начинались сумерки. Пустынное асфальтовое поле площади. Абсолютно безлюдное. Заборчики и металлические барьеры, ограждающие подходы к Кнессету. Единственная фигура, которую я вижу во всем окружающем пространстве – сидящий у входа на территорию Кнессета мужчина. По всей видимости, охранник. То есть идет война, в стране де факто чрезвычайное положение, а главные государственные объекты практически без охраны.
Я фотографирую и делаю записи в книжку. Ну и, соответственно, охранник страгивается с места, переходит через площадь. Алла с Леней, заметив его движение, уже сами идут к нему. Я подоспел, когда охранник, поговорив с ними, повернул назад.
– А этот чего? – спрашиваю я
– Все то же. Ты пользуешься особым вниманием наших спецслужб. Подходил спросить: этот вот с вами? Или он гуляет сам по себе?
Гуляем по парку напротив Кнессета в сторону Верховного суда. Царство роз. Фотосессия – парень-араб с красавицей невестой, которую снимает нанятый, видимо, фотограф. Рядом подружка невесты, похожая на разрисованную имиджмейкером куколку. Девушка ловит мой взгляд и улыбается. Я показываю ей большой палец: блеск! – и тянусь к фотоаппарату. Алла меня останавливает:
– Вот этого не надо – реакция может быть непредсказуемой.
Война только в моих наушничках, подключенных к плееру: регулярное пиликанье азаки и сообщения о том, что еще одна ракета, летевшая на Тель-Авив, сбита. А также установлена пятая батарея «Железного купола» для защиты центра страны.
Звонок по мобильнику Алле, сын Павел просит найти дома какие-то его документы и передать товарищу, который сегодня вечером к ним заедет, – его призывают на службу, или в Ашкелон, или в Ашдод, в части, занимающиеся ликвидацией последствий обстрелов.
Судя по лицам моих друзей, праздничное гуляние наше кончилось.
20.23 (Центральная автостанция)
Жду автобус на Текоа.
Азака в наушничках, перечень южных городов, которые под ударом.
18 ноября
9.40 (Текоа)
Сижу на крыльце-терассе Игоря под черепичным навесом. В кресле спит старик Арон, отец Игоря. Диабетик, уже пять лет его водят, обувают, одевают, кормят. Он почти беспомощен, но – в сознании, пусть и заторможенном. Вечный старик. Пять лет назад, когда я увидел его в первый раз, казалось, что человек доживает последние дни. Но вот прошло пять лет, и он все так же сидит на солнце в кресле. Рядом на диване дремлет мама Игоря.
Шелест листьев в винограднике справа от меня, кричат птицы, работает компрессор на стройке – напротив Игоря строят новые дома. Небо туманное, выбеленное, жаркое. Белые и красные бугенвиллии. Вдали пологие склоны гор в солнечной дымке, сквозь нее светят белые арабские деревни. Конус горы Иродион почти сливается с небом.
Легкий шорох-скрежет – воздух движет по каменному полу у моих ног сухой лист.
Ходил в магазин за сигаретами. По дороге позвонил Науму.
– Как вы там?
– Отмахиваемся веером, – хмыкнул Наум. – Бегаем на лестничную площадку. А как вы?
Я начал рассказывать, как слушал сирену в ресторане, и тут Наум сказал:
– Ло. Извини. У нас как раз сирена. Перезвоню.
Я дошел до магазина, вошел, начал смотреть, какие есть сигареты, то есть прошло минуты три, и позвонил Наум.
– Ну как? Судя по тому, что звонишь, арабы опять в тебя не попали.
– Нет, не попали, – ответил Наум. – Где-то грохнуло, скорее всего в воздухе, сбили. Но не понять.
– Ну а как по-твоему, нужна наземная военная операция?
– Ну откуда ж я могу знать? Это очень сложный вопрос. Шахматная партия. Нужно иметь перед собой всю картину. Да я особенно и не заморачиваюсь этим вопросом.
Сейчас вышла на крыльцо Мила с кофе. У нее на кухне телевизор включен на ивритский канал. Сказала, что опять стреляли в Тель-Авив, но ракету сбили в Холоне. То есть это та ракета, от которой сейчас прятался Наум. Осколок ракеты упал на машину, машина сгорела. Машина была пустая, никто не пострадал. В Ашдоде ракета попала в четырехэтажный дом, пробила дырку до второго этажа. Но, слава богу, тоже никто не пострадал. «Ну а ты спи спокойно – наши дома построены в 1982 году. То есть они абсолютно безопасны. До 1985 года дома строили из военного бетона. Они вообще непробиваемые».
