Сейчас вышла на крыльцо Мила с кофе. У нее на кухне телевизор включен на ивритский канал. Сказала, что опять стреляли в Тель-Авив, но ракету сбили в Холоне. То есть это та ракета, от которой сейчас прятался Наум. Осколок ракеты упал на машину, машина сгорела. Машина была пустая, никто не пострадал. В Ашдоде ракета попала в четырехэтажный дом, пробила дырку до второго этажа. Но, слава богу, тоже никто не пострадал. «Ну а ты спи спокойно – наши дома построены в 1982 году. То есть они абсолютно безопасны. До 1985 года дома строили из военного бетона. Они вообще непробиваемые».
По всему Израилю сейчас телефонный перезвон с одним вопросом: «Ну как вы там?». И, соответственно, звонки из заграницы. То есть попал в кусочек прочитанной накануне отъезда прозы Линор Горалик «Зоопарк».
В обзоре печати на Радио Рэка услышал фразу, которой Аббас ответил Обаме на его просьбу отозвать из ООН запрос Палестины о частичном признании ее суверенным государством. «Поезд ушел», – сказал Аббас президенту США. Нормально. Так может сказать человек, чувствующий силу или же, как в данном случае, – очевидную слабость собеседника. Это жест восточного человека, для которого Обама – свой по крови. Обаму можно не бояться. От Обамы не исходит для Аббаса ощущения непонятной силы западного человека. Для Аббаса это сухощавый, смуглолицый, скажем так, единокровник, который старается, и это слишком заметно, старается быть похожим на президента великой западной державы. Подвижный, как на шарнирах, всегда собранный, всегда в своем «выставочном варианте». Настоящему президенту, то есть белому президенту, стараться не надо. Он и так президент. За ним и так сила. Во всем – во флоте, в авиации, ракетах, могучей индустрии, в том, как сидит на нем дорогой костюм, которого он не замечает, в отличие от Обамы; в том, как неторопливо усаживается за банкетным столом, не боясь сделать неверный жест, – а он и не может такого жеста сделать, а если и сделает – не проблема. Он же не актер на съемках, изображающий президента, он настоящий президент, и ему это действительно можно. Это тоже входит в имидж. Ну а Обама такого себе позволить не может. Он должен стараться играть свою роль. И потому он уже и не вполне восточный мужчина, с которым можно и нужно по-восточному. Нет в нем силы, коварства, беспощадности восточного мужчины, и нет широты восточного мужчины, нет искренности в жесте гостеприимства. Как восточный мужчина, он для Аббаса порченный. Бояться такого, подчиняться такому – себя не уважать. И можно, вернее нужно вот так, как сделал Аббас, как от мухи надоедливой отмахнуться: «Поезд ушел».
Мила надела перчатки, пошла возделывать свой сад.
Из открытых окон голос Млечина, рассказывающего по ТВ про новейшую историю Израиля.
Заработал отбойный молоток. Строители долбят каменистую землю Текоа. В первый год, когда я оказался здесь, дом Игоря стоял на склоне их горы, на крайней улице, и из окон открывалась панорама Иудейской пустыни с горой Иродион, с Вифлеемом слева. Вид потрясающий. Между мной, стоящим у окна, и пустыней и горой Иродион был только высохший виноградник за окном. Ну а сейчас я смотрю на пустыню через крыши новеньких домов, образующих две или три параллельные улицы. И несмотря на все сложности политические, бюрократические, там внизу на склоне под этими новенькими улицами продолжается строительство еще более крайних улиц. Жалко конечно, пейзажа, но и – хорошо.
В наушничке плеера, который я практически не вынимаю из уха, пиликанье азаки и голос, перечисляющий населенные пункты, которые под ударом.
20.31 (на крыльце с сигаретой)
Перед закатом выходил погулять. Красные облака над Иродионом. Пошел вдоль новой улицы, на месте которой четыре года назад был пустырь. Каменные двухэтажные дома, каменные заборы. Бугенвиллий здесь пока нет, не успели вырасти. И вокруг меня сплошной камень, только-только отрустованный, отшлифованный – лестницы, заборы, каменные полы дворов с оставленными на них детскими велосипедиками и обувью. Некоторые дома смотрятся виллами, некоторые обычными, так сказать, бюджетным вариантом.
В прошлом году здесь все было неподвижно – строительный пустырь с фундаментами домов, с горами строительного песка и гравия – строительство в Поселениях было заморожено решением премьер-министра. Потом разрешили, и вот за год Текоа охлестнули по всему периметру еще две или три улицы.
Радио Рэка. Азака через каждые десять-пятнадцать минут. Утреннее сообщение о том, что сегодня пройдут переговоры в Каире и к вечеру вроде как может быть принято решение о прекращении огня, ничем не подтвердилось. Интенсивность обстрела не уменьшилась.
Интервью с политологом. Вопрос: какое завершение нынешней ситуации кажется вам наилучшим?
– Ничего сказать не могу. Я не знаю, какие цели ставило правительство. Нам было сказано, что цель – прекратить ракетный обстрел из сектора Газа, заставить ХАМАС подписать очередное соглашение о том же, о чем подписывали и раньше, но только на более длительный срок. Вот, в сущности, и все. Эффективность наземной операции мне кажется крайне сомнительной. ХАМАСу как раз и нужно, чтобы солдаты вошли в Газу, и тогда у них будет повод говорить о зверствах сионистов. А зверств они не боятся, наоборот, им-то как раз и нужны жертвы среди гражданского населения. А какие еще цели у этой операции – оккупировать сектор Газа? Нет. Взять под израильский контроль Филадельфийский коридор? Нет. И какой тогда смысл?
Смотрел телевизор. Повторяющиеся кадры запусков противоракетной установки «Железный купол». Сдвоенный белый след ракет плавно изгибается, длится, длится, и вдруг на самой кончике – облачко взрыва. Все. Ракета сбита. Поразительно. Кадры взрывов в секторе Газа. Дома с выбитыми стеклами. Столбы дыма над городом. Эхуд Барак с представителем американского посольства на батарее. Американец из дипкорпуса попал под арабский обстрел. Возможно, впервые в жизни. На лице осталось потрясение.
Вашингтон заявил, что Израиль имеет право на самооборону. Европа тоже признает ХАМАС в этой ситуации агрессором, но заявляет, что если Израиль предпримет адекватные действия, то лишится поддержки стран Европы. То есть хамасовцам можно, евреям – нет.
Израильтяне согласны на переговоры только при прекращении огня со стороны сектора Газа.
Переговоры, которые сейчас идут в Каире, зашли в тупик.
Беседы в студии. Министр информации Юлий Эдельштейн говорит о недостатке объективной информации в международных СМИ, его прерывает ведущий и просит покинуть студию. Эдельштейн слегка удивляется такому нарушению субординации и остается на месте. Ведущий «лишает его слова» и поясняет: это не его произвол – этого требует охрана министра. Эдельштейн подчиняется. Дальше длинная пауза с заставкой на экране и потом рекламная вставка. Снова на экране ведущий. Сообщил, что была тревога в Тель-Авиве, и пару минут назад ракету сбили. Вещание продолжили. Зеев Элькин из министерства иностранных дел отвечает на вопрос о том, нужна ли информационная защита Израиля в средствах массовой информации: «Зачем нам реагировать на высказывания Максима Шевченко? Важнее другое – в России кроме противников Израиля и сторонников есть множество изданий печатных и множество людей, которые не имеют четкого представления, на чьей они стороне, и потому необходимо работать в это направлении».
