— Неужели съел? — ужаснулась Люба.
— Нет,— развеял её опасения Сашка,— но попробовал порядочно... На две ложки против каждого — если учесть, что никто и ложки не смог...
— Потому все на его фокус с гитарой и попадались: знали, что он не только пожрать — но и побренчать любит...
— Вам бы так бренчать — обоим,— вступилась за Коровина Лена. — К тому же он перед тем, как в грот войти, за поворотом всегда свою подземную “кремону” прятал. А потом говорил: ну, раз у вас нет — пойду, поищу... И тут же возвращался со своей, к всеобщей радости. Благодарил за еду — и уж как благо дарил... А потом шёл в другой грот и там повторялось тоже самое. Иные по гротам шлялись на халяву водкой накачиваться, да байки сомнительные травить,— она в упор посмотрела на Сталкера,— забывая, что их где-то ждут...
— Это она сестру свою в виду имеет,— пояснил для Любы Сталкер,— но что я, виноват? Я ж ей предлагал со мной ходить — и ждать напрасно не надо было бы... да. И я бы с утра не мучился — где спал, с кем,— и с чего, главное...
— Да,— сказала за него Лена,— а Коровин по еде ходил.
— Как это — “по еде”? — хмыкнул Сашка,— по еду...
— По воду.
— Пое... — начал Сталкер, но осёкся, глянув на Любу. — Ты лучше скажи,— он повернулся к Сашке, Питу,— как вы их нашли. Коль пошёл мемуарный вечор... А то я до сих пор — представляешь? — десять лет уже, как не в курсе, да. Там не до расспросов было, а потом меня из “родного-и-самого-любимого” зачёткой под зад вышибли — откосить не успел, как в ‘зольдатен’, то есть в ‘субмаринеры’ забрили — на самые, между прочим, плодотворные и кайфные годы жизни, теоретически,— гады. Так и жил в полной и счастливой ‘умеренности’, что всё знаю и помню: сами знаете, с какими комплексами из советской армии возвращаются... А из ‘дальневодосточного флэта’ — и подавно, да. Для меня ведь как было — мы вернулись в Кафе к семи, почти ‘вплитык’... Устали страшно...
— Рассказывай — но не мне. Полночи в Подарке лясы точили, Пищеру и прочим магистрам кости мыли — мне ведь Пиф пожаловался...
— Ну так уж и полночи... Это у него на нервной почве часы растянулись. А шарили мы вполне добросовестно — да что толку было? Вернулись, поставили чай — тут и Ященко со своими подошли... Магистрат наш, да. Злые, как черти: всю Правую, говорят, обшарили — хорошо ещё, что в НКЗ лезть не пришлось — бог их каким-то чудом надоумил...
— Не чудом, а Мраком... Лапоть. У него ж там по всем проходам секретные сторожки расставлены были.
— Надо же,— удивился Сталкер,— а я и не знал... Ну да ладно. Только приготовили жрач — прилетает Коровин: «дайте срочно что-нибудь поесть, и побольше — а то мы их нашли!» — кричит, аж уши закладывает... Ну, мы с перепугу ему полный кан и даём — как сейчас помню, ещё горячий — картошка с тушёнкой, и тушёнки, между прочим, порядочно — не как сегодня, да,— он в упор посмотрел на Лену.
— Больше зарабатывать будешь — больше тушёнки получишь,— спокойно ответила она. — И так весь выезд на одной сашкиной ‘зряплате’ держится...
— Я свою долю алкоголем вношу,— парировал Сталкер,— а знаешь, сколько он теперь стоит? И откуда берётся? Я, например, не знаю. Да. В общем, подумали мы, что они там все голодные и их кормить надо — и сунули Генке кан. Полный. Ну, он и срубал его на наших прямо глазах... И пока не дошкрябал ложкой до самого дна — и изнутри и снаружи не вылизал — ни слова мы от него не услышали. Так стояли вокруг, и бессмысленно ждали... Бесценной от вас информации. А там, конечно, рванули — побежали, впряглись... Да вы уж геройски...
— Сашка прикурил от ветки, вытащенной из костра, глянул в свою кружку, посмотрел на Лену.
— Кому это сейчас интересно?
Лена фыркнула, взяла гитару.
— Давай-давай, похвастайся... Народ, видишь, жаждет.
: Она не любила этой истории — неприятно и больно было вспоминать её,— и Сашка теперь смотрел на многое по-другому...
— Собственно, чего рассказывать? Я след нашёл в том ходе, что прежде к Липоте вёл. Отпечаток вибрама и над ним плита — сантиметрах в восьми. След под плиту. Плюс шкурники вместо штрека. В общем, всё было ясно. Коровин, воя от голода, за вами побежал, а мы с Питом распаковали транс со снарягой и начали копать — то, что можно было копать...
* * *
– из Гены Коровина:
: Тому, кто бродит без света
По дальней системе жуткой –
Выхода не найти…
По штрекам, по гротам
проходят чичаки,
Пять чайников крепями
рвут анораки,
Им кажется, что недалёко до входа –
Но тянется время, как долгие годы;
И нету ни света, ни сил, ни дыханья –
А только одни лишь камней изваянья,
И выхода нету,
и входа не видно –
И это обидно,
чертовски обидно...
: Ай, вечная полночь,
: Ай, слёзное море –
Горькое Горе,
Горькое Горе...
Давно потеряли
того, кто завёл их
В объятия штреков –
холодных и тёмных:
Вода то и дело стучится им в темя,
И села система, и села Система –
И нет никакого в мыслях пониманья,
А только одно лишь в грязи кувырканье –
Так как же им быть,
беспросветно блудящим,
О жизни скорбящим,
навеки пропащим?..
( Ай, вечная полночь,
Ай, слёзное море –
Горькая доля,
Жестокая доля... )
— Так бей же по камню, кидайся во тьму,
Долби головою об эту плиту:
Тебя всё равно никогда не услышат,
Лишь может быть кто-то об этом напишет –
Когда ваши крики, пройдя сквозь века,
Случайно затронут того чудака,
Который когда-то завёл вас в пещеру,
Но принял не в меру,
Но принял не в меру...
— Ай, Вечная Память,
— Ай, Слёзное море:
НАВЕКИ ОСТАТЬСЯ
ЛЕЖАТЬ В ШКУРОДЁРЕ...
: ЖЕСТОКАЯ ДОЛЯ!..
* * *
..: Перво-наперво необходимо было углубить место в гроте перед самим завалом. Он снимал кайлом и сапёрной лопаткой слой глины; Пит отшвыривал её в дальнюю, узкую часть грота. Когда под глиной и щебнем показался известняк, Сашка смог разогнуться и присесть на корточки. В таком положении уже можно было расчищать вход в щель, ведущую под завал.
— Он вогнал кайло в землю, зубами стянул с руки рваную перчатку, выплюнул глину и вытер пот, струившийся по лицу. Сколько он не спал?.. Пит тоже вздохнул — угол грота был уже весь завален камнями и глиной, которые Сашка вынимал из прохода, и новую землю класть было некуда.
