Ханс Майбаум - Сирия - перекресток путей народовм

Чего только нет в такой маленькой лавчонке, а она не более полутора метров в ширину и четыре метра в глубину. Полки заполнены, и продавец без устали восхваляет неповторимо счастливый случай.

Мне нужна голубая сорочка сорокового размера. «Пожалуйста, господин!» Он кладет передо мной сорочку сорок первого размера, и я обращаю на это его внимание. «Действительно, вы правы, господин, сорок первый! Но, подумайте, какое это имеет значение для сорочек! И, кроме того, извините, господин, может быть, вы уже давно не измеряли себе шею. Мне кажется, что господин чуть-чуть поправился. Позвольте?» И прежде чем я успеваю что-нибудь возразить, он накидывает мне на шею рулетку-сантиметр. «Я так и знал! Посмотрите сами, господин: сорок первый размер!» Я пытаюсь заговорить и объяснить, что сорочка не для меня, а для моего сына. Но это не выводит его из равновесия. «Понимаете, мой господин, размеры иногда не совпадают. Но если вы настаиваете на сороковом размере, пожалуйста, как вам будет угодно, господин. Вот сорочка, которую вы хотели». Сорочка, оказавшаяся теперь передо мной, не голубого, а зеленого цвета. На мое возражение продавец подносит ее к свету. «Ну, что? Конечно, она не совсем голубая, может быть, немного с зеленоватым оттенком. Это значит, что при дневном свете она будет иметь хороший зеленый цвет, но скажите, кто носит теперь голубое?»

Он выиграл! Я капитулирую. Может быть, действительно моему сыну зеленый цвет поправится больше. «Ну вот, видите, господин, я же знал, что эта сорочка вам понравится. Большое спасибо, господин, и добро пожаловать!»

Я покидаю лавку ухмыляющимся пораженцем. Я разговаривал с продавцами подобным образом несметное число раз, и это всегда доставляло мне удовольствие. Я знаю, что, продолжай я и дальше настаивать на голубом цвете и сороковом размере, это не изменило бы серьезно существа дела, так как в этом случае продавец предложил бы мне чашку кофе, а тем временем послал бы одного из толкущихся повсюду мальчишек в лавку своего брата, и там наверняка нашлась бы требуемая сорочка. Здесь столь хорошо знакомое мне выражение, как «На’мва! (Нет!)», просто не существует в словарном запасе восточного торговца.

Самый большой шум на базаре исходит от торговцев вразнос. Они торгуют с величайшей уверенностью, ловко лавируя в плотном человеческом потоке. Самые крупные представители этой братии — это владельцы ручной тележки — сооружения из двух досок, водруженных на два велосипедных колеса. «Лира, лира, лира!» — кричат они во всю глотку; они продают товар общей ценой за один фунт: носки, детские колготки, носовые платки, как когда. Покупатели с удовольствием роются в вещах, разложенных на тележке, тщательно проверяют, прежде чем решиться на покупку. Затем идут более скромные, у них нет тележки. Они раскладывают свой товар прямо на тротуаре, подстелив старое одеяло или кусок газеты. Некоторые ставят между лавками деревянный ящик. Здесь на крохотном пространстве разложены гребешки, батарейки, зажимы и кольца для занавесей, карманные ножи, авторучки, ластики. За ними по социальной шкале базара следуют подростки, предлагающие книги и брошюры, на обложках которых изображены роскошные женщины и пижоны с бицепсами. Среди них попадаются журналы, подаренные какими-либо иностранными представительствами с целью пропаганды. Пятница для этих торговцев книг — большой день: многие магазины закрыты, поэтому они раскладывают книги прямо на тротуаре перед витринами в надежде, что кто-нибудь споткнется об их сооружения и окажется покупателем.

Наконец, идут маленькие мальчишки, часто не старше десяти, которые раскладывают прямо на земле вдоль улицы несколько дюжин платяных вешалок и с умоляющим видом предлагают прохожим жевательную резинку и лотерейные билеты.

Несмотря на сутолоку, ссоры возникают редко. У полиции почти никогда не бывает повода для вмешательства, хотя с точки зрения юридической причин достаточно. Например, вряд ли кто-нибудь из торговцев вразнос имеет разрешение властей заниматься этим делом. Но никто и не спрашивает о нем. Семьи большие, а возможности найти работу незначительны, поэтому им не мешают, Сам вопрос о разрешении торговать на Востоке неуместен. Нужно ли разрешение на сон? На то, чтобы дышать?..

В конце базара неожиданно возвышаются огромные колонны входных ворот храма Юпитера, воздвигнутые римлянами в начале III столетия на месте культового сооружения арамейцев в честь бога Хадада. Площадь римского храма была весьма внушительной: прямоугольник шириной 380 метров и длиной боковых стен 310 метров. Колонны достигают высоты 16 метров, а над ними, над изумительно красивыми коринфскими капителями, высится, как бы венчая это сооружение, богато украшенный фрагмент фронтона, который сохранился лишь частично.

Едва ли не через 150 лет после того, как было закончено строительство храма Юпитера, император Феодосий приказал разрушить это сооружение, а на его месте воздвигнуть византийскую базилику, позднее посвященную Иоанну Крестителю. Уже Валид I начал потребовавшее колоссальных расходов строительство Великой мечети, завершенное между 706 и 715 годами. В средние века эта мечеть считалась чудом света, и, хотя она многократно подвергалась ограблению и пожарам, она и сегодня остается одним из самых удивительных памятников арабского строительного искусства.

Снаружи почти ничего не видно. Вся территория окружена высокими — с дом — стенами. Взгляд, брошенный через западный портал, открывающийся в нескольких метрах за пропилеями храма Юпитера, обнаруживает громадный внутренний двор, справа ограниченный молитвенным залом, а слева — колоннадой. Прежде чем войти в ворота, каждый верующий должен снять обувь, но головной убор остается: он не может приблизиться к своему богу с непокрытой головой, но обязательно должен быть босым. Постороннему посетителю входить в эти ворота не дозволено. Он пользуется запасным входом за плату и тоже должен снять обувь. Женщины все еще носят черную накидку, предназначенную в первую очередь для того, чтобы прикрыть обнаженные плечи. (В некоторых мечетях посетителям женского пола предлагается убрать волосы. Обнаженные руки и непокрытые волосы считаются верхом бесстыдства.)

Дверь открывается в вестибюль. Стены и купольный потолок до самого верха богато украшены мозаичными рисунками. Они изображают замки, утопающие в садах дома. Самые красивые мозаики на дворовом фасаде — слева от входа. Они пережили столетия под толстым слоем строительного раствора, которым, по всей вероятности, пуритански настроенный халиф приказал их замазать, боясь, что предметные изображения человеческого мира могут разгневать Аллаха и нанести вред его народу. Разрешалось только декоративное искусство — арабески и орнаменты. (А может быть, халиф оказался еще и мудрецом, считавшим, что со временем возможно изменится взгляд на вещи. Он не приказал разрушить великолепные произведения искусства, а лишь убрал их с ноля зрения людей. Так они сохранились для нас.)