Наконец, «будет построена подземная стоянка для машин, что уменьшит загруженность дороги у Заповедной мечети». Да, легче будет попасть на стройку, где подъемные краны выше минаретов. Машины вгрызаются в землю, разворачивая внутренности некогда спокойной и безмятежной равнины. Легионы наемных рабочих, мусульман только по названию и по обстоятельствам, работают не покладая рук и не обращая никакого внимания на паломников. Мы насчитали три подъемных крана. Что касается грохота бульдозеров, экскаваторов и отбойных молотков, то он здесь так же привычен, как стрекотание кузнечиков в других странах. Можно, однако же, заставить замолчать Святую землю, перевернуть ее, но зато нельзя отряхнуть от пыли ее историю. Археологические раскопки вокруг аль-Масджид аль-Харама — не в аромате святости, а внутри мечети. Исследования потерпят, особенно исследования набатейских могил, находящихся на севере королевства, так же как и доисторические раскопки.
Было бы несправедливо видеть в саудовцах только хищников, сбитых с пути истинного американским материализмом, поверхностных и пагубных оригиналов. Они не единственные, для кого автотрассы и бетонные строения представляют возможность улучшить современную жизнь. Большая часть мусульманских стран безжалостно расправляется со своим историческим наследием. Масляная живопись, украшающая резную деревянную дверь мечети в Алжире, покрытые эмалью гипсовые украшения мечети Омейядов в Дамаске, мозаика, осыпающаяся со стен парижской мечети, где пустые места заполняют цементом, обилие неоновых ламп — все говорит о вопиющем пренебрежении, презрении к прошлому.
Достаточно просто открыть один из туристических гидов, которые регулярно выпускают арабские министерства информации. Иконография представлена всего несколькими образцами, и в то время, как эти государства владеют одними из самых ценных в мире археологическими находками, они стремятся надеть на себя «современную» маску и размещают в буклетах фотографии бетонных зданий, автотрасс, текстильных фабрик и молодых женщин в военной форме словно для того, чтобы забыть о старинных домах и мечетях ради стекольных заводов, о народных костюмах ради одежды из синтетики. Нам самим зачастую приходилось выслушивать обвинения от арабов, видевших, как мы фотографируем мельницы и старинные дома: «Как! Ты специально это делаешь, чтобы показать потом, какая отсталая наша страна?» И они советовали переключить наше внимание на супермаркеты или на сверкающие новые рокады.
Да, саудовцы угадали, что привлечет среднестатистического мусульманина. Он действительно поражен мрамором, отделочным гипсом и подсветкой. Он доволен, что в доме, в котором он гость, есть вентиляторы и прохладный пол. Надо видеть этих анатолийских крестьян, которые осаждают эскалаторы, чтобы подняться на террасу Харама: на их лицах читается вся гордость мира. Фундаменталистские брошюры, выпускаемые везде, от Малайзии до Марокко, и злобно нападающие на ваххабитов, «узурпаторов святых мест», тем не менее оценивают ремонт в Доме Божием как результат спорной власти на Святой земле.
Например, бывший глава мечети в Париже, шейх Си Хамза Бубакер, опубликовал в «Трактате о современной исламской теологии» рассказ о паломничестве одной алжирской студентки, совершившей хадж в 1982 году. Пример смешанного жанра. Гостья Бога говорит о «земле, где процветают наглость полицейских и взяточничество», но при виде Харама она готова упасть в обморок, ее глаза «ослеплены гармонией, величеством и волшебством» святыни. Она признается, что «за реконструкцию священной ограды… гармонию и строгую элегантность следует отдать должное властям Саудовской Аравии».
К счастью, ЮНЕСКО признало мировым наследием старые города Дамаск, Иерусалим и другие жемчужины исламского мира. Вне этой международной бдительности все относительно, и Турция — одна из немногих стран, которые поддерживают дворцы и мечети в хорошем состоянии. Даже монархическая Испания бережно относится к исламским памятникам. «Как можно осуждать раскопки Израиля в ограде третьей святыни исламского мира (мечеть аль-Акса в Иерусалиме[64]), если сами мы молчим о том, что уничтожаются следы двух первых святых мест?» — протестовали хаджи в Медине в 1986 году.
Несмотря на то что исторические памятники здешних мест находятся не в лучшем состоянии, живая плоть уммы все еще осязаема, ощутима. «И чтобы верующие были для своих близких как камни здания, поддерживающие один другой», — приказал Мухаммед, скрестив пальцы. Тело уммы — мечеть, сердца людей, ее составляющих, — воистину Дом Божий, а сообщество верующих — воплощение Харама. Великий андалусский мистик суфий Ибн аль-Араби (1165–1240)[65] утверждал, что истинная Кааба — это наша суть, мы сами. Другие мусульмане, такие как Ибн Фадль (ум. 915 г.), свидетельствовали, что, «если верующие должны прийти к камню, который видят лишь раз в год, то они должны чаще приходить в Харам своего сердца». Вистами (год смерти — 857 или 874) сказал: «В свое первое паломничество я видел только Харам, во второй раз я видел не только Харам, но и того, кому он принадлежит, а в третий раз я видел только его… Не может быть ничего печальнее и мрачнее, чем дом возлюбленного без возлюбленного». В конце концов Мекка стала символом божественного присутствия и изначальной сплоченности уммы. Изменив ее внешний облик, невозможно что-либо сделать с ее сутью.
«Западные люди, — рассуждает Аталла, — тщательно охраняют свои религиозные памятники, пренебрегая традициями или обычаями, или переделывая их, а мы оставляем нетронутыми наши каноны, но не особенно заботимся о неприкосновенности культовых мест. Западные верующие — хранители музеев, мы — хранители истинной веры».
Эстетическое и интеллектуальное наслаждение историческими памятниками и археологическими находками — удовольствие, появившееся относительно недавно, точнее, в конце XVIII века, с расцветом европейского романтизма. Только в 1794 году республиканское правительство Франции законодательно определило принципы сохранения памятников, положив начало политике охраны исторических зданий.
Отзываясь на призыв объединителя, мусульмане устремлялись в Мекку не для того, чтобы прикоснуться к камням, но чтобы прикоснуться к телу уммы; не для наслаждения архитектурой города, но из-за его атмосферы, не из-за мест, где жил пророк, но для того, чтобы вдохнуть воздух, которым он дышал, пригубить воду, которую он пил. В Мекку едут ради неба матери городов, ради ее необъятности. Не напрасно воздушное пространство «надежного города» закрыто для полетов, гражданских или военных. Откуда берется всеобщее безразличие к облику древнего дома? Не из-за его ли неуловимого, неопределимого настроения, смеси добродушия, воинственности, неряшливости, угрюмости и чувственности? Не завидуют ли ей эти новые европейские города, современные и пустынные?
