бойся. Лучше готуйся, Олександ Iванович, механiк.
– Дразнишься… Наказать бы тебя…
– Как наказывать будешь?
– Нууу… посреди ночи не работает уже воображение. Но я изобретательный, поверь. Была бы ты рядом…
– Тогда спокойной ночи?
– Спокойной? Ты шутишь? Сны всякие… Завтра опять созреет какой-нибудь пост. И да, ты можешь не убирать на ночь с себя арафатку? И браслет надеть? Смешно, но работает. Я как будто тебя обнимаю и держу за руку…
– Положила и надела.
– Спасибо, милая. Богомила завернулась в арафатку. Простая арабская женщина… Хочу к тебе…
– Я еврейка, ты забыл?
– Ох, прости! Простая еврейская женщина… Вернемся обратно в пустыню?
– Зачем в пустыню, Изя? Мы и так в Израиле пристроимся!
– Изя?! Ты читаешь «Град обреченный»! Я тебя запалил!
– Ух ты! Как догадался?
– Изя Кацман – мой любимый герой. Не Андрей же Воронин.
– Да, я прокололась. Но пока я не прочитаю, о героях я не говорю. Всё.
– Понял. Ох, я завтра не встану.
– Да, собирался поболтать только часок. Давай спать. Обними меня, Сашко. Покрепче…
– Обнимаю тебя. И смотрю, как подгибается твое плечико.
– До завтра, Сашко. Цем…
На следующее утро
– Доброе утро, Сашко.
– Доброго ранку, Мила! Борюсь в себе с синдромом Мессии.
– Шо таке?
– Новый пост. Еще не сбросил в сеть.
– Ух ты!
– Ага. Ты только Фрейда не тревожь? Пусть старик отдыхает.
– Женская доля не прошла стороной? Вчерашние разговоры твои с бабами, я имею в виду.
– Прошла. Осталась только одна женщина.
– Гмм… Цем.
– Обнимаю.
– Прижимаюсь…
– Так… Отставить! Я же людьми окружён.
– Ладно. Всё. Встаю, иду икону одевать.
– Шо значит – всё? Совсем не всё.
– Всё-всё! Прижались и по коням. Погоди, сейчас пошлю тебе еще раз «доброе утро».
Фотосообщение
– Ох, Богомила! Ты провокаторша! Но красивая провокаторша.
– Это я тебя подбодрить (картинка клубнички).
– Хочешь, чтобы я тебя съел?
– Ах, оставьте ваши шуточки, товарищ!
– Пришлешь фото с украшенной иконой? Интересно очень.
– Ладно. Хорошего тебе дня, Сашко!
– И тебе, Мила! Увидимся вечером? Привет Изе Кацману!
– Да, я буду ехать в метро, как раз собралась читать дальше. Передам И пост твой гляну-почитаю.
Вечером того же дня
Шесть фотосообщений
– Ух ты! Красиво как! Икона похожа на невесту.
– Значит, эффект не преувеличен и у нашего настоятеля получилось задуманное с украшением. Это я разучилась видеть красоту в церковном убранстве.
– Посмотрел – и сердце заболело. Представил, как ты, бывшая монашка, «невеста Христова», украшаешь эту икону, как невесту… Эти все украшения – твоя работа?
– Почти все.
– Знаешь, Богомила, я не очень люблю византийскую пышность, у нас в городке в церкви все строже, проще, лаконичней, но ты смогла меня удивить.
– Да, это все идеи нашего настоятеля. Он очень любит украшать свою церковь. Почти все иконы в киотах и цветах. Мы только воплощаем их в жизнь. Так что, не болей сердцем, Сашко!
– Знаешь, глядя на эти фото я понял, что ты так и осталась монашкой, в определенном смысле. Даже уйдя из монастыря.
– Хороша монашка на вчерашних фото!
– Да это не показатель. Понадобился такой священник из провинции, бывший Хома Брут, чтобы увидеть это со стороны. И расколдовать панночку…
– Всё. Еду домой. Устала. Сегодня – спим. Цем.
– Обнимаю, родная. До завтра.
Пост Александра
ПАРТИЗАН
1
Я бреюсь и смотрю на себя в зеркале. Оттуда, из моих глаз на меня смотрит незнакомый мне человек. Он появился там недавно, а может был всегда, но слишком хорошо маскировался до этого. Но сегодня он выдал себя неосторожным взглядом, и я все понял.
Понял, откуда приходят беспокоящие меня образы. И эти сны, что так ярки по ночам, а иногда они приходят даже посреди дня, и тогда замираю, видя то, что видит он. Потому что это его сны и образы. Это он видит надо мной бескрайнее звездное небо с чужими созвездиями, безводную пустыню и красные оплывшие скалы. И где бы я не находился отныне, я буду узнавать эти звезды в своем небе, эту пустыню и эти скалы, в том, что попадается мне на глаза, там, где я путешествую.
Он кого-то ищет. А может не ищет, а следит. Следит пристально, и я знаю, что не только моими глазами. У него словно тысячи глаз, и через него я иногда словно тоже вижу мир вокруг. Не знаю, что или кого он ищет, но один образ повторяется изо дня в день, хотя бы на секунду: двое на скале, на самом обрыве красной скалы, он и она. Они прячутся в тень, словно пытаются укрыться от яростного раскаленного солнца, но гора вздрагивает от взрывов, и солнце словно опускается на эту скалу и на этих двоих, и все плавится, и течет красный камень, ставший красной рекой…
А иногда я вижу улицы, забитые людьми и машинами. В давке и стоне все движутся куда-то, и в этой огромной людской мешанине на полконтинента, среди сотен миллионов потерянных людей, двое пытаются найти друг друга, их, как два обломка магнита тянет, зовет друг ко другу какая-то сила, через разрушенные города-руины, через вонючие дымящиеся реки, через павшие границы бывших государств, и мне так хочется, чтобы они нашли друг друга, а они так медленно сближаются, что хочется им помочь, но это не компьютерная игра, и я не игрок, а кто я? И я осознаю себя кинотеатром, где крутят этот ужасный постапокалипсис, книгой, которую все-еще пишут, и я просыпаюсь, или трясу головой, скидывая с себя морок, а он исчезает во мне, прячется, маскируется – до следующего раза, до нового поворота сюжета.
И это утомляет, это высасывает силы и лишает напрочь привычной жизни, и хочется вытряхнуть его из своей головы, я злюсь, я бью себя в лоб кулаком: Кто ты? Зачем ты здесь? Что тебе нужно? Но я уже подсел на этот наркотик, я уже не могу без этих снов и образов, не могу не следить за всей этой фантасмагорией, не могу не путешествовать вместе с его взглядом по всему миру в поисках – кого? И я понимаю, что должен ему помочь. Должен двигаться по этой планете, чтобы ему было легче искать. Чтобы он успел спасти ее. Протянуть руку и подхватить в падении с плавящихся скал. Растолкать тысячи километров брошенных машин и обезумевших людей и взять ее за руку…
2
Я – партизан. Есть партизаны лесные, что бродят среди болот и лесов по своим тайным тропам, норовя нанести точечные удары в спину противнику. Есть городские партизаны, что живут в огромных мегаполисах и маскируются под обычных горожан, чтобы раз за разом, скинув маску, бить в болевой центр города, разрушая его для дела революции. А я – партизан тебя. Я изучаю подходы к тебе, твои пути на работу и с работы, места твоего отдыха. Я слежу за твоим домом, вижу, как ты читаешь, пьешь кофе, болтаешь в чате. Иногда ты чувствуешь мое присутствие каким-то шестым чувством и озираешься недоуменно. Ты подходишь
