Я считаю, что мое первое восхождение вместе с Джованни и Дуилио до сих пор не закончено. Сегодня, как и тридцать лет назад, я продолжаю идти на штурм.
Желая сколотить коллектив и не зависеть больше от «стариков» из Альпийского клуба Лекко, мы, молодежь, образовали «Группу Пауков с Гриньи». Стали носить красивые красные свитера с четырьмя белыми полосами на рукаве и значки-амулеты с изображением паука о семи лапах.
Первый выход за «ограничительные столбики» Гриньи на настоящие большие стены Доломит я совершил вместе с группой «пауков». Мы расположились лагерем на берегу озера Лаго ди Мизурина у подножия трех вершин Лаваредо изумительной красоты; один из моих друзей, семинарист, которому уже посчастливилось созерцать эти вершины, назвал их «Отец», «Сын» и «Дух Святой».
Высота стен произвела на нас с Дуилио большое впечатление, однако мы оставались тверды в своем намерении подняться на них любой ценой.
Для начала мы выбрали маршрут Кассина на восточной стене вершины Пикколиссима. Она классифицировалась шестой категорией трудности, и до нас на ней побывали всего две связки. Мне было тогда 17 лет, Дуилио — 19. Мы провели восхождение четко, слаженно и за несколько часов добрались до вершины, где встретили еще троих «пауков»: Пьеро, Габриеллу и Делла Роза, поднявшихся по маршруту Пройсса.
Насколько быстрым и безупречным было восхождение, настолько трудным и драматичным оказался спуск. Метеоусловия резко ухудшились, внезапно пронесся типичный для Доломит летний ураган. Молнии били в стены, нас оглушало громом; воздух был насыщен электричеством настолько, что волосы вставали дыбом и пахло преисподней.
Под проливным дождем я спускаюсь первым на двойной веревке. К сожалению, она оказалась короткой; приходится, зависнув над пустотой, кое-как зацепиться за стену и вновь подняться немного. Придерживая свисающую веревку, кричу остальным, чтобы шли ко мне. Через некоторое время спускается Пьеро и усаживается рядом.
Bo всеобщем потопе и сполохах молний неожиданно раздается душераздирающий вопль. Следующие одна за другой молнии на несколько мгновений заливают мертвенным светом всю гору, и я вижу своего друга Дуилио, он срывается, падает на каменную осыпь метрах в тридцати подо мной и остается лежать неподвижно.
Около меня — Пьеро. Он возбужден, все порывается бежать куда-то прочь от этой дьявольской западни. Впервые в жизни я сталкиваюсь лицом к лицу с осатаневшими горами. Дуилио по-прежнему лежит внизу, на осыпи. Сверху туда падают камни. Не знаю, что и предпринять, как оказать ему помощь. Остается надеяться, что он еще жив. Чтобы не притягивать молнии, отбрасываю подальше металлические предметы: крючья, карабины, скальный молоток. Вижу Габриеллу, которая, спустившись до конца двойной веревки зависает в окружении молний под водопадом дождя. Добраться до нашей пещеры она не в состоянии, просит помочь. Я направляюсь к ней, но прямо передо мной вдруг возникает Делла Роза. Странно, он должен был находиться наверху, выше нас, а вместо этого почему-то подбирается к пещере снизу, пройдя в двух шагах от Дуилио и не заметив его.
Плохо понимая что-либо, втаскиваю Габриеллу в пещеру. Там уже Делла Роза. Отвечая на мои вопросы, он так и не смог объяснить, почему поднимался к нашей пещере вместо того, чтобы спускаться. Позднее выяснится, что он оторвался от веревки и упал. Будучи в шоке, он двигался, что-то делал; потом у него обнаружился перелом обеих лодыжек.
По-прежнему хлещет дождь, вспыхивают молнии, рушатся камни. У меня из головы не выходит Дуилио. Не погиб ли он? Представляю себе горе его матери.
Черт возьми, но что делать мне? Рыдать? Не поможет. Вдобавок становится очень холодно. Впервые в жизни я стою перед необходимостью предпринять рискованные действия по спасению товарища, то есть выполнить долг человеческой солидарности и взаимопомощи. О подобного рода долге пишут и говорят столь-часто, что он представляется многим простым и легким делом. Когда же выполнить его предстоит нам самим, действительность оказывается куда сложнее самых высоких слов.
Пытаюсь набраться решимости. А может быть, помолиться богу? Неудобно как-то. Я ведь прежде никогда не молился… Неловко начинать лишь теперь, когда приспичило. В голове проносятся молитвы, которые я заучивал наизусть, как стихи, дома или в церкви, а потом громко читал вслух, стремясь показать не столько себе самому, сколько окружающим, что знаю их назубок.
«Аве Мария, пресвятая дева милосердная… Господь да пребудет с тобой…» Нет, не то. «Отче наш, иже еси на небеси…» Тоже не годится. «Ангел господен, хранитель мой…» Вот это то, что нужно! «…Вразуми меня и убереги… от камней, молний… упаси и направь…» Одновременно вспоминаю: «На бога надейся, а сам не плошай»…
Карабкаясь, вылезаю из пещеры и вскоре по осыпи подбираюсь к Дуилио. У него крупная рана на голове, он потерял много крови, не может говорить, но еще жив. И живет до сих пор.
«Вот настоящие мужчины!» — сказал однажды мой отец о Кассине, Ратти и Эспозито, когда их чествовал весь город Лекко.
Мне в ту пору было 8 лет. Эти трое альпинистов только что вернулись с северовосточной стены Пиццо Бадиле, продержав в многодневном напряжении всю округу, пока выполняли одно из наиболее известных и драматичных восхождений в Альпах. Огромная толпа с оркестром ожидала победителей на вокзале. Отец повел меня за руку показывать героев. Когда Кассин с товарищами появились в дверях вагона, отец под гром аплодисментов произнес эту фразу, навсегда оставшуюся в моей памяти: «Вот настоящие мужчины!» А так как все три альпиниста жили рядом с нашим домом, я, видя в них яркий пример для подражания, внимательно следил за их тренировками и восхождениями.
С того дня прошло десять лет, и я сам стал «одним из тех», повторив маршрут Кассина, Ратти и Эспозито по северовосточной стене Бадиле. Это восхождение стоило мне огромных физических и моральных усилий, но я был несказанно рад. К тому же именно тогда я впервые в жизни ночевал на стене.
Для альпиниста лагерь — чрезвычайно значительное звено во взаимоотношениях между ним и горами. Лагерь — это масса неудобств. Первые часы пролетают просто и незаметно. Человек от усталости засыпает, даже если висит на крючьях. Но в какой-то момент все более пронизывающий холод и неудобное положение тела прерывают сон. Тогда минуты тянутся как часы. Где-то внизу огни поселка напоминают об уюте домашней жизни. Здесь же неудобно абсолютно все. Здесь мышечная усталость, холод, тишина, страх перед завтрашним днем…
