— Прошу!
В хозяине ощущались спокойствие и степенность. Он не стал ходить вокруг да около и сразу перешел к сути.
— Хотите страну «гирин герен» увидеть? — спросил Эджиофор, обращаясь ко мне.
— Какую «гирин герен»?
— Много, много лет назад в наши края через Сахару пришел караван. Однажды к исходу дня путники достигли реки. Ее противоположный берег был едва различим. Немало рек до этого встречали странники, но такой широкой еще не видели. Они назвали ее «гирин герен» — «река рек». Со временем сказалась игра слов, и реку нарекли Нигером. От этого слова пошло и название нашей страны — Нигерия. Поскольку река бежит у нас не одну сотню километров, мы нередко называем Нигерию по-другому страна «гирин герен», или же «страна великой реки».
Вот оно что! — непроизвольно вырвалось у меня. Я почувствовал на себе пытливый взгляд Эджиофора. Он ни о чем меня не расспрашивал, о себе пока особо не распространялся, что еще больше укрепило во мне предположение о принадлежности хозяина дома к клану знахарей-прорицателей.
— Могу скалу показать, откуда можно увидеть Нигерию — страну «гирин герен», — Эджиофор не терял нить разговора. — Дорога только к ней извилиста и терниста…
Я знал, что в Нигерии нет ни скал, ни гор высоких. Да и невозможно обозреть оттуда, пусть это будет хоть Джомолунгма, более известная как Эверест, такую страну от края до края, разве что с космических высот. Не этого мне хотелось… И все же скала, наверное, есть, раз Эджиофор говорит о ней так уверенно. Но как она может обладать таинственными свойствами, да еще такими, что с вершины можно увидеть всю Нигерию?
Эджиофор говорил загадками. Разумеется, он скажет, где находится скала, но с условием…
Разуверившись в бесплодности прежних поездок, я был готов поверить Эджиофору. Насколько я понимал, он не ставил передо мной заведомо невыполнимую задачу, как это делают в классическом сказочном сюжете по отношению к Иванушке-дурачку, обрекая его заранее на гибель. Эджиофор не помышлял водить меня за нос, а хотел, чтобы я не просто нашел объяснение какой-либо загадке. Он, конечно, имел представление о том, что скрывается за каждой из них, и тем самым подталкивал узнать какую-то неведомую мне доселе сторону жизни нигерийцев.
— Нужно ни больше ни меньше, как пройти по цепочке от первого обозначенного мною рубежа до последнего. А там и до скалы дело не дойдет.
— Цепочке? — решил уточнить я.
— Да-а! — Эджиофор, видимо, почувствовал, что пробил брешь в моем сознании. Теперь эту брешь надо скорее расширять, пока она снова не затянется, как прорубь льдом, пеленой недоверия и сомнений. Терпеливо, как учитель не очень смышленому ученику, Эджиофор стал втолковывать, что мне следует делать. Наставлял медленно, четко выделяя нараспев каждую фразу. Словно хотел понять, доходит ли до меня смысл его слов…
Вскоре мы прощались. Хозяин проводил меня и Эленду Околи до автомашины.
— Не останавливайся на полпути, не думай о трудностях. Если бояться дел, требующих усилий и времени, ничего не добьешься! — изрек Эджиофор в напутствие мудрую сентенцию.
В пору, когда нет обложных дождей, нашу тихую улочку будят две зеленщицы. Они появляются, стоит солнцу выпустить из-за горизонта золотые стрелы своих лучей.
— Огеде! Огеде!(Бананы! Бананы!)
Улочка узка, стены домов резонируют, многократно усиливая зычные выкрики. С корзинами на голове, из которых топорщатся бананы, стручки красного перца, выглядывают помидоры, мандарины, орехи кола, зеленщицы шествуют по улочке из конца в конец. Они не уйдут до тех пор, пока кто-нибудь не купит у них огеде или еще что-либо.
В отличие от зеленщиц Алево Иленду никогда не надоедал. Этот робкий паренек приходил с большой кожаной сумкой в последний понедельник каждого месяца, часам к восьми, когда люди были уже на ногах и пребывали в самом благодушном настроении, не обремененные еще дневными заботами. Он выкладывал из сумки на пестрый коврик перед входом в дом черные статуэтки, маски, фигурки животных, умело вырезанные им самим из эбенового дерева, и лишь после этого давал о себе знать коротким звонком. Изделия всякий раз не походили на те, что он приносил ранее, и рука невольно тянулась к кошельку.
Казалось, что еще мгновение и зал наполнится нежной мелодией (бронзовый флейтист)
Однажды, после короткого звонка, я, как обычно, вышел во дворик. Паренек смущенно улыбался, извиняясь за беспокойство, предложил посмотреть товар. Я взглянул на маски, фигурки людей и животных, и они мигом поблекли. Словно среди стеклянной бижутерии мелькнул вдруг чистый драгоценный камень. На коврике рядом со всевозможными эбеновыми поделками красовалась небольшая бронзовая статуэтка.
Мастер запечатлел в металле мгновение жизни. Это была фигурка женщины с напряженными чертами лица. Она присела на колени, придерживая правой рукой на голове вместительный кувшин, который только что подняла с земли. Теперь нужно встать, да, видимо, тяжела ноша, и женщина боится расплескать воду.
Ранее Алево Иленду никогда не приносил бронзу.
— Откуда это? — Я взял статуэтку, любуясь изяществом ее отделки.
— Знакомого литейщика. Просил продать. Подручный заболел, а самому недосуг.
Статуэтка напомнила о бронзовом флейтисте, которого перво-наперво предлагал мне разыскать Эджиофор. «Тот, кто увидит бронзового флейтиста, поймет прошлое Нигерии», — вспомнились его слова. Конечно, это хорошо — насчет прошлого Нигерии. Но как найти «музыканта», если я не имел о нем ни малейшего представления и никто из людей, во всяком случае тех, кого я расспрашивал, не мог сказать ничего определенного.
Что, да литейщик и выведет на след! А по следу до всего доходят.
Я купил статуэтку, не торгуясь.
— Послушай, Алево, как бы повидать твоего знакомого литейщика?
— Чего проще!
…Мастерская располагалась в обычной хижине, каких еще немало в Лагосе. Полуобнаженный жилистый хозяин преклонных лет сидел перед порогом на циновке, скрестив ноги. Перед ним стояли бачок с глиной и ведро с замутненной водой. Смачивая руки, он лепил какую-то фигуру и при моем появлении быстро прикрыл бачок тряпицей.
Наверное, не очень-то хотел показывать свою работу незнакомому человеку. Тем не менее я был нужен литейщику, которого, как оказалось, звали Акпан Иро, в качестве покупателя. Кивнув в глубь хижины, он сказал:
— Ежели взять что хотите, выбирайте сами!
Я смело шагнул в хижину, и тут же лицо обдало жаром. После яркого дневного света закопченная мастерская показалась довольно сумрачной, но вскоре глаза обвыклись. Справа, под раструбом-вытяжкой, краснели в горне угли. Напротив, у стены, были деревянные полки с тускло поблескивающими, подернутыми зеленью бронзовыми статуэтками. Каждая изображала человека вполне определенной профессии: крестьянку с мотыгой, охотника, натягивающего лук, рыболова на лодке…
