того, весы с гирькой, простыни, шайки и заболевания, передающиеся банным путём.
Нас трое: двое тёзок, Светы, и Анжела, которая – Фёдоровна. Детей растим вместе, готовим вместе, отдыхаем вместе, на троих.
Коротаем зимний вечер, за чаем.
– Девчонки, я вот хоть голая дома ходи, он не увидит.
– Так и ходи.
– А дети?
– Может харизмы не хватает или не бьёт она его.
– Бьёт – не бьёт?! Проверять надо.
Своих дома нет. Будем брать подопытных: полный боекомплект, марш-бросок, ресторан "Джиндал".
Натанцовывая в ласковом кольце белых рукавов какого-то капдва, переглядываюсь с девчонками, метко уложившими харизмой офицерский состав.
– Вы вместе работаете? – спрашивает мой визави.
– Нет.
– Какой же у Вас принцип отбора?
– Общая лестничная клетка.
– Хм?!
– А как зовут Ваших сыновей?
– Евгений и Георгий.
– Благородно, – роняет мой кавалер, мягко вращая меня вокруг своей оси, совершенно оглохшую от музыки и вина.
ДОРОГА В УСТЬ-КАМЧАТСК. СОКОЧ.
Солнечное утро. Мы с Саней сидим через проход. Солнечные лучи пробивают автобус насквозь: из окна в окно. Мы наслаждаемся остатками асфальтовой цивилизации, убегающей из-под колёс назад, к Петропавловску; в Малках, на траверзе природных горячих источников, начнётся тряский гравий.
Мы голодные. Солнце жаркое. Мы жмуримся и думаем про остановку в СОкоче. Эта мысль страшно радует. На каждой трассе нашей необъятной Родины притаилась «пирожковая гавань», в которую сворачивает каждый усталый бриг – купить у местных аборигенов еды. Мы грезим о них, этих оазисах кулинарии, в километрах бескрайних дорог, вместе с нашими желудками, консолидирующими сок.
Наконец-то показались стройные ряды тётенек, с ящиками, наподобие рыбацких. Автобус тормозит. Мы выходим. Вот они, пирОги с экзотическими фруктам, охраняемые дружелюбными лицами туземцев, в капюшонах пуховиков.
ПирогИ и чай! Ассортиментные реестры, черным фломастерным почерком, ведут нас к чёрточкам цен. Я могу рассчитывать на два пирожка. Нет, денег у меня более чем достаточно, как у золотоискателя. Просто товар здесь не с ладонь, а с локоть! Выбираю – с рисом и яйцом, и на сладкое – с яблоками и брусникой.
Хорошо!!! Отъезжаем; и тут я вижу у Сани в запотевшем полиэтиленовом пакете третий пирожок. Заметив мое расстроенное лицо, он проводит пальцем в воздухе вертикальную черту, дескать поделим, не боИсь!
Мы закрываем глаза и начинаем думать про кафе «Таежное» в Мильково. Следующая остановка. Обед.
УСТЬ-КАМЧАТСК. КАПИТАН ДРАБКИН.
К переправе автобус подъезжает поздно. Темно, дождь, шквалистый ветер.
На том берегу, освещая фарами косую шрапнель дождя, нас ждет машина. Ветер треплет редкие чёлки трав, среди песка и прибрежного плавника.
«Драбкин» пришвартован.
– Дамы, – говорит капитан, – моя каюта в вашем распоряжении. Чай принесут. До трусов не раздеваемся, холодно. Сильная боковая волна, не выходим, отбой до утра.
Мы стелим постель, раздеваемся до трусов (вторые сутки в одежде), заворачиваемся в одеяла, берём в руки горячие кружки. Вдыхаем парок, и видим, как по поверхности начинают бежать концентрические круги.
– Капец, «Драбкин» завёл машину.
– А что ты хочешь, где мужикам спать-то: либо с нами, либо на том берегу.
В трясущийся мелкой дрожью «Драбкин» бьет волна.
Трясётся всё. Страшно. Мы тоже трясёмся. Потихоньку паром идёт вперёд. Надо одеваться.
Под ливнем в машину, только ведь согрелись, и замелькали колеи в песке: быстрей- быстрей до посёлка, до тёплого дома, до рюмки водки, до свежей постели.
КАМЧАТКА. УСТЬ-КАМЧАТСК
Утро. Саня с Ларисой на работе. Дома я и ДОник. Доник –это тигровая стаффорширская терьерша, как-то часто попадаются они по жизни, а вот доги, моя любимая порода, всё стороной да стороной.
На улице солнце и мороз (чтоб как-то увернуться от Александра Сергеевича), чудесный день… Собираемся на прогулку. Костя, как опытный и покусанный Доником собаковод, предупредил меня: найти с ней общий язык сложно, чтобы я держала ухо востро, и я держу.
Аккуратно одеваем ошейник. Я – само почтение. Военный посёлок небольшой, из достопримечательностей: источник с часовенкой, характерно голубой, деревянный клуб и общественная баня. Мы с Доником всё исправно обходим, если же вдруг отклоняемся от маршрута, сразу Саня узнает по связи, за нами следит весь посёлок, чтоб без случайностей. На самом деле мне живётся очень хорошо, и я даже тронута таким тёплым вниманием.
У меня одна забота: нервный характер Доника. Когда мы выходим, порядок приятен: Доник впереди, я сзади, закрываю замок. При обратном порядке возвращения, когда открываю дверь родной Дониковой квартиры, я крепко сжимаю ягодицы. Если она вцепится мне в зад, я вне зоны видимости Саниных аргусов…
Однако, мы так сдружились, что даже хозяева утеряли бдительность. На отвальной я хлопочу на кухне, неуважительно мелькая белыми ногами перед самым носом стаффоршира. Наскучив этой наглостью, Доник ловит меня за лодыжку зубами, не до крови, так, чтобы обозначить.
Мои адвокатские протесты отклонены. Доник привязан. Костя торжествует по телефону.
Прости меня, собакин, вечно я обнаглею, почувствую себя богом и ненароком порву душевную ниточку. Прости…
КАМЧАТКА. ЧЕЛОВЕК С СОБАКОЙ.
Вот и на улице Крашенинникова настало лето, короткое камчатское лето. Весь поселок Рыбачий, а с ним и наши районы «Семи и Восьми ветров», загорают и купаются на океане. Мы сидим дома, семейный глава в командировке. Много с двумя детьми на Спасёнку не наездишь.
Выкатываю из дома коляску с полугодовалым Жорой, ставлю у стеночки. Женя с друзьями играют рядышком, развлекают мальчишку. Я в халатике и купальнике быстренько взбегаю по бетонной лесенке в сторону Восьми ветров, наверх на сопку. За откосом, поросшим иван-чаем, что розовым ковром устилает весь камчатский подлесок, начинается рощица каменной березы. Она совсем сквозная. Камчатская береза приземистая, разлапистая растет привольно, широко. В лесу всегда свободно и светло, змей нет, ходишь и сидишь безбоязненно.
По краю рощицы бежит тропинка. Я расстилаю полотенце и ложусь загорать. Сверху мне хорошо видно детей. Время от времени бросаю взгляд вниз. Тихо. В траве жужжит какое-то насекомье. Пусто. Людей нет.
Только в условленное время проходит мужчина, с собакой на поводке. Пара приметная. Пёс шествует впереди, неспешно, поводок меж ними напоминает опрокинутую дугу. По виду немецкая овчарка, хотя и не чистокровная, с характерным присестом на задние ноги и хвостом в землю. Дальше хозяин, невысокого роста мужчина, согнут к земле, фигура напоминает вопросительный знак.
Каждый раз, когда моё распластанное на земле тело попадает в поле зрения, он произносит одну и ту же фразу, адресуясь к собаке:
– А, вот и наш пляж! Видишь?! Наш пляж.
И всё. Более ничего.
Через много лет встречаю их в Подмосковье, осенью. Оказывается, живем рядышком. Они всё те же, но теперь я стою, и они меня не видят. Просто проходят время от времени по краешку моей судьбы, как когда-то по узкой нагретой солнцем тропинке вдоль берёзовой рощи; теперь молча.
Я другая; и жизнь – другая, как каменная
