—Люди как люди. По-моему, даже хорошие.
—Плохие сначала тоже кажутся хорошими.
Я все чаще задаю себе вопрос: почему так резко изменился характер Васьки? Теперь начинаю понимать, что не изменился, остался прежним. Да за такое сравнительно короткое время он и не мог измениться. Эгоист остается эгоистом всегда, при любых условиях, в любой обстановке. Он, как хамелеон, меняет лишь поведенческие реакции: в условиях зависимости угождает, приторно льстит, наушничает; в подходящей обстановке— мстит неугодным, создает атмосферу подозрительности, окружает себя такими же людьми, как и он сам. Как отличить эгоиста от порядочного человека? Как отличить от цветущих растений африканского хамелеона, который принимает окраску не только зеленых листьев, но и желтых цветов? Нелегкая это задача. Решение оказалось не под силу не только мне, но даже тем командирам, которые присваивали Демидченко звание старшины второй статьи. Теперь же моя задача заключается в том, чтобы, как говорят, не наломать дров. В моем положении, когда я не знаю истинной причины его ненависти ко мне, когда любой мой шаг можно истолковать так, как вздумается моему командиру, это тоже нелегкая задача.
В сложившейся ситуации с Хрусталевой возражать Демидченко, как я понял, бесполезно. Лучше взять инициативу на себя, разобраться во всем и потом спокойно сказать: «Все нормально, товарищ старшина второй статьи».
—Чтобы не оказаться нам ротозеями, разрешите, товарищ командир, разузнать все поподробнее,— обратился я к Демидченко.
—Вы, краснофлотец Нагорный, подбирайте выражения. Уж много вы на себя берете.
Напыжился индюк, распустил свои перья. Обиделся за «ротозея».
—Товарищ старшина второй статьи, ведь кашу заварил-то я, мне и расхлебывать ее. А значит, ротозеем могу оказаться именно я, а не кто-нибудь другой.
Это, кажется, немного успокоило Демидченко.
—Конечно, надо бы проверить. Но как? Сразу раздувать это дело, может, не стоит.
—А если сделать так,— предложил я, не очень веря в то, что Демидченко согласится с моим планом.— Схожу в школу, где учится Маринка. Под удобным предлогом узнаю, кто она и чем увлекается.
—Какой же предлог можно придумать?
—Связь с комсомольцами класса, в котором учится Маринка. По-моему, это стоящее дело.
—Пожалуй,— согласился Демидченко.— Пошлем для этого дела Звягинцева.
Я так и знал, что Демидченко, если в чем-то и согласится со мною, то сделает так, чтобы моего участия в этом не было.
—Товарищ старшина второй статьи,— сделал я еще одну попытку поправить дело,— кто пойдет в школу, это не имеет значения. Но важно другое, важно не испортить дела. Ну кому, как не мне, хорошо знакомому с семьей Хрусталевых, удобнее и проще довести дело до конца?
Шла бы речь о чем-либо другом, Демидченко, я глубоко убежден, ни за что не согласился бы с моим предложением. Но в этой ситуации он все же вынужден был пойти на уступку:
—Ладно. Только без фокусов.
Что он имел ввиду, говоря о фокусах, я так и не понял.
На следующий день в свободное от вахты время я привел в порядок свой гардероб: почистил фланельку и прикрепил к ней новый воротник, выутюжил брюки, заменил в бескозырке ленту, надраил до зеркального блеска бляху в поясном ремне, вычистил ботинки. Тут, как всегда, не обошлось без вмешательства Звягинцева. Первое, что я увидел перед собою во время чистки форменной одежды, нос Семена, длинный, как клюв у птицы ходулочника. Звягинцев был на редкость худощав. Над впалыми щеками выпирали скулы, между которыми темнели глаза, похожие на куски древесного угля. Многие удивлялись тому, что Семен ел за двоих и все равно оставался худым, как щепка.
—Так-так. Собираемся, значит? Интересно знать, куда?
—Выполнять дипломатическую миссию.
—Чего-чего?
—Больше сказать не могу. Секрет особой важности.
—Не трави. Знаем, какой секрет,— не поверил Семен.
Подошедший Музыченко прервал наш разговор экспромтом:
—Ты, Сэмэнэ, любопытный, лизэш скризь бэз спроса. Колы-нэбудь ты лышышся чепурного носа.
—Как это? — не понял Звягинцев.
—А так. Всунэш свий нис в щэлыну, а його можуть прыдавыты двэрыма. Зрозумив?
Музыченко не отступился бы от Звягинцева, если бы в это время его не позвал к себе командир отделения.
—Личы, що тоби повэзло.
—До чего же вредный этот хохол,— заключил Семен, когда ушел Музыченко.
—Ты напрасно обижаешься на него, Петр справедливый парень.
В полдень я уже был в школе, в которой училась Маринка. В коридоре и в учительской никого не оказалось, и я вынужден был ждать окончания урока. Что ж, пожалуй, это даже неплохо. Я успею прочитать школьную стенную газету. А вот этот стенд «Наши спортивные достижения», кажется, будет особенно интересным. В числе лучших спортсменов школы была и Марина Хрусталева, мастер спорта по стрельбе. На меня смотрели уже знакомые глаза. Выражение ее лица было немного удивленным, словно девушка хотела спросить: «А вы как сюда попали?»
Раздался звонок. Минуту стояла прежняя тишина. Затем появился приглушенный, временами прерывистый, как подземные толчки, гул. Первыми открылись двери пятого «А» и шестого «Б» классов. Тугой волной ударились о стены коридора голоса непоседливых мальчишек и девчонок. Вскоре коридор был похож на потревоженный муравейник. Не успел я опомниться, как меня уже дергал за рукав один пострел:
—Дядя, вам кого?
Ведь года же не прошло, как в школе, в перерывах между уроками, я щелкал по лбу вот таких же «чижиков», как этот сорванец. Года! А уже «дядя».
—А вы не с корабля — услышал я рядом такой же звонкий голос.
—Ты что, не видишь, что написано? «Береговая оборона»,— авторитетно разъяснил этим двум мальчишкам третий.
—Ребята,— решил я сократить начавшийся разговор.— Где находится комитет комсомола вашей школы?
Мне охотно показали комнату, на дверях которой была табличка с надписью «Комитет комсомола». Постучав и получив разрешение войти, я открыл дверь и увидел за столом двух девушек.
—Вам кого, товарищ — спросила одна из них (хорошо, что хоть не «дядя»).
—Мне бы поговорить с секретарем.
—Товарищ Зыкова в горкоме комсомола.
—Тогда с заместителем.
—Я— заместитель. Нуриева Зоя,— девушка протянула мне руку.— Слушаю вас, товарищ.
Я изложил цель своего прихода.
—Это очень хорошо. С каким же классом вы хотели бы установить комсомольскую связь?
—А Марина Хрусталева в каком классе?
—В десятом «В».
—Тогда с десятым «В». А где можно было бы увидеть комсорга?
—Валя,— обратилась Нуриева к другой девушке,— сходи, пожалуйста, за Хрусталевой.
