когда захотел – разбил палатку, кто-то на авто подбросил, накормил, приютил – красота. На самом деле это не совсем так. Денег действительно тратишь не очень много. Тратишь себя самого. На ходьбу. На преодоление препятствий в виде уверенных в себе дедуль. На поддержание себя в хорошем настроении, когда устал, а до места-цели еще десятки километров, и никто не берет на дороге. Нужно постоянно генерировать энергию, поддерживать ее количество на высоком уровне, чтобы улыбаться и мыслить позитивно. Никто не хочет подвозить скучных и недовольных. Энергию, которая уже существует в твоем кармане в виде денег, намного проще тратить.
Еще я заметила, что жаловаться – это очень социальная привычка. Она может быть проявлена в полной мере только с кем-то, кроме тебя, со зрителем, у которого хочется вызвать определенную реакцию. Когда путешествуешь в одиночку, некому пожаловаться и неоткуда ждать защиты. Пропадает и сама необходимость жаловаться. Через несколько дней одиночного преодоления препятствий я заметила, что перестала себя жалеть. Некому было выслушать мои сокрушительные вопли, и они просто перестали возникать за ненадобностью. Очень удобный инструмент по самопомощи, надо признаться.
Несмотря на очевидные минусы одиночного путешествия с рюкзаком, я не согласилась бы променять его на чемодан и автобусные туры. Потому что странные встречи, интересные разговоры и приключения водятся там, где нет гидов, мягких кресел и заранее забронированных гостиниц. Приключения будоражат и заставляют меня чувствовать себя живой. Так зачем мне лишать себя жизни?
На экспресс в тот день я все же успела. В уютной обстановке испанской электрички я осознала, насколько счастлива. Прямо сейчас. У меня были время и возможность путешествовать. Я могла просыпаться в разных местах, видеть разных людей, чувствовать ветер кожей. Мои руки перманентно пахли можжевельником и были липкими из-за апельсинового сока. Мне нравилось слушать испанскую речь. Мне нравилось обнимать деревья, находиться в местах, где я оказывалась телом, мыслями и душой. Мне нравилось наблюдать, молчать, улыбаться, чувствовать боль в плече, вдыхать этот зимний испанский воздух, подставлять лицо солнцу, открывать руки для объятий, перестать торопиться, но везде оказываться вовремя, просто быть живой. Мне казалось, что жизнь верна по определению. Все решения, принятые и непринятые, верны, потому что они привели меня к торжеству радости бытия без тягостных раздумий о смысле жизни. После этих пятнадцати километров пешком по земле мне было просто радостно, что я – это я, и все на свете существует таким, какое оно есть. Во мне растворилось желание усовершенствовать и изменить что-либо в окружающей меня действительности.
Я спрашивала себя: смогу ли я сохранить это ощущение жизни в себе навсегда? Перестану ли я бояться конца всего, который непременно наступит? И в более короткой перспективе – как я буду видеть мир после окончания путешествия и когда оно закончится?
Но ответам не суждено было родиться. Моя голова прислонилась к окну испанской электрички, глаза сомкнулись, и я безмятежно проспала до самой Валенсии.
Влюбленные в профессию. Гранада
Валенсия была слишком большой, слишком красивой и слишком громкой. Мне было ее невероятно много с самых первых минут нашей встречи. Просторный вокзал, выложенный мозаикой, люди приезжающие, люди уезжающие, люди ждущие, люди спешащие. После одиночного блуждания по деревням я была не готова вновь оказаться в большом городе. Я торопилась к океану, но по дороге в Гибралтар мне хотелось заехать в горную марокканскую Гранаду и морскую Малагу, где жил Пикассо.
Был уже вечер, автостоп начинать не хотелось. Я проверила сайты попуток и нашла одну машину, которая должна была идти прямиком в Гранаду через несколько часов. Я отправила запрос водителю и стала ждать ответа в уличном кафе, попивая арбузный фреш. Было еще солнечно, ветер снимал с деревьев увядшие листья и бросал их на асфальт. На террасу кафе забежал клоун в тельняшке. Он показывал фокусы с исчезновением красно-белого флага. Я видела, что у него есть потайной кармашек в ладони для скрывания флага. Впервые в жизни я не поверила фокуснику. Но все равно дала ему монетку, наверное, из-за тельняшки.
Водитель перезвонил, когда я допивала арбузный сок, смешанный с подтаявшим льдом. Валенсия осталась в моей памяти шумным вокзалом, разоблаченным фокусником и арбузной водой. Больше ничего в этом городе я не увидела, потому что уже через час после моего приезда я уехала в Гранаду на попутке.
За рулем авто был испанский журналист, который переехал жить в Ливан. Он работал на Альджазиру. В Валенсии, Гранаде, Малаге и Мадриде он готовил материалы об испанских выборах и о сирийских беженцах. На моем пути это был первый человек, влюбленный в свою профессию. Новые материалы были ему интересны, он верил в то, о чем писал, и не видел своего будущего ни в чем другом, кроме журналистики.
Рядом с ним тоже хотелось стать журналистом – таким вдохновляющим он был. Благодаря ему я поняла, что тоже хочу стать человеком, который будет самозабвенно любить свою работу. Наверное, профессия важна постольку поскольку. Главное – любить.
Поздней ночью мы были уже в Гранаде. Этот город напоминал мне старика с юной душой. Есть такие старички, они вечно напомаженные, хорохорящиеся, крутящиеся возле молодежи, одним словом, молодящиеся. А есть такие, к которым молодежь сама тянется. В них жажда жизни велика, они бегают марафоны, читают лекции, учат новые языки, путешествуют. Гранада была молода душой. По старинным улицам эпохи мавров разгуливали студенты со всего света, из окон ресторанчиков раздавалась страстная музыка фламенко, бабушки, продающие сувениры, вставляли в волосы крупные красные цветы на цыганский манер, газоны парков были заняты чтецами книг.
Я была зачарована Гранадой, без плана и цели слонялась по ее улицам, бесконечное количество раз теряясь и находясь. Я заходила в кафе, где украшением служили развешанные тут и там огромные свиные ноги и бочки с оливками, смотрела на беззаботных испанцев, выполняющих домашние задания вместе со своими детьми. Вечером я пошла на встречу с барабанщиком, который когда-то играл в том самом клубе Харлем в Барселоне.
Я думала, что музыканты из-за своей профессии счастливее остальных: они в потоке на концертах и во время репетиций, они творят красоту, у них нет начальников, они свободные. Мой знакомый опроверг мои доводы. Уже несколько месяцев он лечился от депрессии. В Харлеме ему не нравилось играть: программа его группы не менялась годами, песни вызывали восторг у слушателей, но больше не вызывали у него самого, гастроли тоже не радовали. Менялись декорации и виды городов, но суть не менялась. С последних гастролей он
