Гарун Тазиев - Запах серы

Это были первые кораллы, найденные в сердце Афара, и, несмотря на утомление, наши обожженные лица расплылись в счастливой улыбке. Наступил тот редкий миг, когда изыскатель не только ищет, но и находит. Словно желая сделать нам подарок, безжалостное светило закрылось легкими кучевыми облачками, приближения которых мы не заметили, поскольку взоры были прикованы к земле. Нежданная тень — это были первые облака со времени приезда во впадину — обрадовала нас относительной прохладой. Два часа спустя, когда в воздухе раздалось тарахтение вертолета, небо над нами все еще было пасмурным.

Я следил за приближением большого темного насекомого. Рене летел точно к тому месту, где мы условились встретиться. Сами же мы еще только подходили к нему. Машина пронеслась метрах в пятидесяти, мы радостно замахали руками. Вертолет заложил крутой вираж — я подумал, что летчик решил сесть поближе. Но нет… он удалялся! Мы в недоумении переглянулись.

Машина превратилась в точку, но потом опять стала увеличиваться в размерах. Стрекот был оглушительный. Мы, судорожно подпрыгивая, размахивали руками. Летчик проплыл в сотне метров над нами, мы явственно различили белое пятно его лица. Но он нас не видел… Отлетев на несколько километров, пилот заложил новый вираж и возвратился параллельным курсом, держась в 100 метрах севернее: Рене барражировал зону. Не заметив нас, когда мы стояли у него под носом, он уже никак не мог засечь нас с такого расстояния. Так оно и случилось. Рене сказал потом, что мы были неразличимы на фоне гиалокластитов: лица, ноги и руки сильно загорели, а рубашки и шорты цвета хаки тоже были «в масть»…

Я в отчаянии сжимал ненужный сейчас гелиограф. Солнце слепым бельмом едва просвечивало сквозь облака. Как я пожалел, что не взял дымовой шашки или ракеты, но кто бы мог представить себе Афар без солнца!

Полчаса Рене Глэз облетал кратер со всех сторон, все больше и больше отклоняясь от места встречи в направлении точки, где он нас высадил. Летчик решил, что, если с нами что-то случилось, мы должны были бы ждать его на полпути. И беспокойство, снедавшее его, было не меньше нашего.

То, чего мы опасались, произошло: после шестого прохода Глэз развернулся и улетел на базу. У нас не было ни еды, ни воды. Меж тем близилась ночь. Что делать — рисковать ночевкой на холодных камнях или пытаться дойти до лагеря пешком? Десять часов ходьбы в темноте… С другой стороны, вдруг завтра вертолет не придет? Все может случиться… Если наутро он не прилетит, будем ли мы в состоянии шагать днем без воды через нагромождение камней? Я быстро проигрывал в уме варианты, чтобы принять решение. Если двигаться пешком, надо выступать немедля, бросив здесь рюкзаки с ценными образцами… Вертолет еще тарахтел вдали, когда узкий лучик солнца пробился в разрыве между грустными облачками, устилавшими небо. В руке у меня по-прежнему был секунду назад бесполезный гелиограф. Быстро поймать солнце и направить его отражение в сторону вертолета — быстро, пока светило не скрылось, а машина не удалилась окончательно!

Пять минут спустя мы уже были в воздухе.

А через 10 минут кончился бензин, и мы сели… в 15 минутах ходьбы от лагеря. Какое счастье! Это было лишним доказательством мастерства Рене Глэза не только в вождении вертолета, но и в расчете запаса горючего.

Четыре года подряд мы разбивали зимой лагерь у озера Джульетти. Географически озеро было расположено необыкновенно удачно: к северу начинался хребет и вулкан Эрта-Але; на западе виднелись Афдера и Алаита; на восточном берегу мы обнаружили следы подводной вулканической деятельности, там же простиралась песчаная пустыня, за которой лежали «Данакильские Альпы»; наконец, южную часть занимали лавовые поля с риолитовыми потоками и необыкновенной красоты (на взгляд геолога) желоба. К профессиональному интересу добавлялось столь неоценимое в здешнем климате удобство, как озеро. И не просто озеро типа Карума — подернутая грязной пеной засоленная лужа у подножия вулкана, чья вода была столь же безжизненна и враждебна, как и берега. Нет, озеро Джульетти представляло буйное царство жизни. Живыми были волны и шорох прибоя, животворными были бесчисленные горячие ключи на его берегах, качающиеся под ветром пальмы и тамарисковые деревца в окрестном оазисе. Наконец, там были люди: каждый день подходили кочевники поить верблюдов и коз в питающих озеро ручьях; длина этих источников не превышала сорока шагов от места, откуда они выбивались, до впадения в озеро.

В изгибе одного такого источника мы нашли скалистую выемку шириной с хорошую ванну. С каким удовольствием мы окунались туда ранним зябким утром и вечером, после проведенного среди раскаленных камней дня. Однажды, вернувшись обезвоженным после изнурительного марш-броска под солнцем, Варе погрузился в горячую ванну так, что снаружи остались одни ноздри, и долго пил, пил чуть солоноватую воду.

Вождя данакильцев, кочевавших в этом районе, звали Яйо. В его жилах явно текла чужеземная кровь: в отличие от своих соплеменников-мужчин, отличавшихся почти женской стройностью и грацией (а женщины-данакильки божественно красивы!), он был коренаст и массивен; черты его лица удивительно напоминали ассирийские барельефы, за что мы тут же прозвали его Навуходоносором. Кто из завоевателей, пришедших с того берега Красного моря, оставил ему в наследство тяжелые локоны, обрамлявшие его продолговатые глаза и по-царски спускавшиеся на могучую грудь?

Он шествовал непременно со свитой, подпоясанный внушительными патронташами и задвинув за них широкий ятаган. У сопровождавших его трех юношей к упомянутому вооружению добавлялись еще и новенькие карабины, уложенные на плечи. Царственной поступью, ни на кого не глядя, он подходил к ручью и устраивался в тени пальмы, широко раскинув ноги в просторной юбке и уронив на колени узловатые ладони. Все в лагере по очереди приветствовали его. Он не глядя протягивал нам руку. Внушительное зрелище!

Но все это был спектакль. Уже во время второй экспедиции, в декабре того же года, мы убедились, что за фасадом непроницаемого сфинкса и внешностью ассирийского монарха скрывался обыкновенный деревенский мужичок. Больше всего его интересовали наши подарки.

Иногда на берегах озера Джульетти появлялась еще одна колоритная фигура — крупная худая и совершенно безумная старуха. Она гнала стадо коз голов в сто и при этом беседовала с животными, что-то втолковывая им, подкрепляя справедливость своих слов жестами и мимикой. Она куда больше смахивала на колдунью, чем на пастушку. Несколько раз я пытался заговорить с ней через посредство Аберры или Гирмы. Тщетно… Не скажу, что она не слушала, — она просто не видела и не слышала людей, обращавшихся к ней с речью. Ни я, ни они — никто, похоже, не существовал для нее, кроме коз, мягкими волнами кативших по пустыне. Мы долго смотрели вслед удалявшейся худой фигуре, обернутой в черное покрывало. Такими, должно быть, выглядели библейские пастухи-пророки…