Забытый людьми дом жаловался на свои годы.
Джейн раздвинула шторы и открыла окна в самой большой комнате.
— Сегодня наступает пора звездопада. Мы должны успеть загадать желание…
Я взглянул в темноту.
Вечер — сухой и прохладный. Из туч поспешно вывалилась луна. Чем выше она поднималась, тем становилась больше и ярче. Вскоре лес и лужайку перед домом залил мягкий зеленоватый свет.
— Моя любимая пора — осень, — сказала Джейн. — Она мудрая и добрая. Осенью рождаются самые прекрасные мечты. В эту пору хорошо грустить о несбывшемся и загадывать желания. Весна легкомысленная и бесшабашная. Ей не хватает доброй теплоты. А осень — скромная пора. У нее в золотых глазах — мудрость и непостижимые для человека тайны.
— Осень бывает разная, — возразил я, — и с дождями, и со злыми ветрами, вьюгами и метелями…
Джейн покачала головой.
— Бывает… Но ее надо научиться понимать. Я с детства люблю осенний лес. Когда мой папа бывал свободен…
— А кто он?
— Физик. Участвовал в проектах нескольких атомных электростанций, — Джейн с какой-то обреченностью взглянула на меня и продолжила. — Мы иногда уходили с папой в лес на рассвете. Целый день бродили, отыскивая новые незнакомые тропинки. А когда возвращались домой, над нами горели звезды. Тени деревьев и кустов напоминали затаившихся зверьков. Папа говорил, что их прислала осень охранять нас. Мы часто останавливались и разглядывали небо. И папа рассказывал мне о Вселенной. Мы слышали, как глубоко и спокойно дышит земля. А в прохладном небе загадочно молчали звездные звери…
— Ты скучаешь по дому?
— Нет! — резко ответила Джейн.
Даже в темноте я увидел, как на ее глазах выступили слезы.
— Почему ты ушла из дома?
— Поссорилась с отцом. Он помогает строить атомные электростанции, а я с друзьями выступаю против них. Что бы ни говорили о безопасности, она все же существует. И чем больше атомных станций, тем больше риска.
— Я в этом мало разбираюсь.
— Время заставляет всех нас разбираться, пока не поздно, — Джейн опустила голову.
Я обнял ее.
— Извини…
— За что?
— За лишние вопросы.
— О! Что с тобой случилось? Три дня назад ты задавал их слишком много и не извинялся.
— То было три дня назад, — ответил я.
— То был другой человек, — подхватила нараспев Джейн, — то было не со мной… Сейчас ты мне раскроешь свое желание. Видишь, упала звезда… А за ней — вон другая, и еще… еще…
Я кивнул.
Джейн схватила меня за руку.
— Правду и только правду. Звездам нельзя врать. Ты понял? Нельзя…
Казалось, наши одежды сами собой упали в темноту. И мы стали совсем свободными от запретов и условностей.
— Ты так и не сказал падающей звезде о своем желании, — прошептала Джейн, когда мы в счастливой усталости оторвались друг от друга.
— Ты мое желание…
— Вот видишь — звездам нужно верить. Я твоя…
А потом мы долго молчали. Только ласки и поцелуи. Мы молчали о том, что не могли выразить словами. А за нас уже все сказали ночь и падающие звезды…
Мы часто не замечаем, как теряем мгновения нашей жизни, как расточительна наша память…
Порой мы беспечно швыряем на ветер листья прошлого: Боль. Радость. Мечты. Надежды. Утраты…
У каждого мгновения свое счастье, своя печаль, свои заботы, своя тайна…
«Дядя американских дорог»
— «Много ли проку от дома, если нет для него сносной планеты!» — Анкл весело взглянул на нас и пояснил. — Так говорил сто лет назад великий мудрец Генри Дэвид Торо. Слышали о таком?
Мы с Джейн дружно кивнули в ответ.
— Скоро я снова покину Нью-Йорк и буду бродить, бродить по свету, проверять: стоящая для человечества наша планета или нет, и достойны ли мы, люди, на ней проживать.
— Ну, это не нам с вами решать, чего достойны люди, — ответил я. — Кажется, так считал ваш духовный учитель Торо?
Мой новый знакомый согласился. Потом заинтересованно взглянул на меня и снова процитировал своего кумира Генри Торо:
Великий мудрец Генри Дэвид Торо— «Стань Колумбом но-вых материков и миров не для торга, а для мыслей!»
С этими словами Анкл сделал нам знак рукой — дескать, сидите и продолжайте разговор, — и вошел в дом.
Я обернулся к Джейн и тихо спросил:
— У него есть настоящее имя? Почему он называет себя «анклом»,то есть «дядей»?
Джейн пожала плечами.
— Насчет настоящего имени не знаю. А «дядей американских дорог» его называют издавна, и не только в Нью-Йорке. Так величают его «хиппи», бродяги, странники, музыканты, философы, поэты. Так называли его и битники еще в пятидесятых годах.
— А куда этот «дядя американских дорог» идет? Что ищет?
— Наверное, то же, что и каждый человек, — истину, смысл своего пребывания на земле, верный путь… — улыбнулась Джейн.
Я возразил:
— Увы, большинство людей живут и никогда не то что не ищут, а даже не задумываются над всем этим.
— Многим так только кажется, — мягко не согласилась Джейн. — В человеке с рождения заложена необходимость
искать и быть в пути, даже если он никогда не покидал свой дом…
Я хотел снова возразить, но Джейн положила руку мне на плечо и добавила:
— Тебя наверняка это заинтересует: Анкл много лет занимается историей великого исхода древних людей из Сибири в Америку. Он собирает индейские легенды, связанные с приходом людей в Новый Свет, изучает, как и в каких местах проходили пути миграции…
Джейн хитро взглянула на меня и добавила:
— Старина Анкл побывал даже в Восточной Африке и поклонялся Синему камню… Кстати, отправился он туда вместе с твоим приятелем — неугомонным исследователем всех тайн мира Жарги.
Воспоминание о Синем камне
Несколько дней назад я рассказывал Джейн о легендарном Синем камне в Восточной Африке, к которому привез меня мой нью-йоркский приятель со странным именем Жарги.
Хорошо запомнилась та ночь, полная мистических событий.
— Вот и настал час ветра цвета Атуарамбо… — прошептал Жарги и указал рукой в сторону океана.
— Разве бывают цветные ветры? — так же тихо спросил я.
— Бывают… У каждого ветра и свой цвет, и вкус, и настроение, — убежденно кивнул мудрый Жарги. — Этот ночной ветер с океана прилетает в долину лишь один раз в год, когда цветы атуарамбо оплетают Синий камень. Цветы и зеленые побеги прячут его от чуждых взоров, и только посвященные могут прочесть древнюю надпись: «Начало пути — всему начало. Ибо путь — это движение, а движение — это жизнь».
