самые дорогие святыни христиан всего мира. Хозяевами их являются представители трех церквей: греческой, католической и армяно-грегорьянской. Раньше всех пришли сюда греки, еще во времена Византии, и ревниво охраняют свое первородство. В эпоху Крестовых походов появились католики и позже других, при султанах, армяне, игравшие большую роль в делах Блистательной Порты, бывавшие неоднократно великими визирями и выхлопотавшие для своих единоверцев привилегии у святых мест. Только представители этих исповеданий могут служить на Гробе Господнем, только их патриархов встречают торжественно у Камня Помазанья. Сам епископ Кентерберийский, во время посещения гроба, не претендовал на такие привилегии. Здесь все освящено тысячелетней традицией, каждый уголок святых мест закреплен за тем или иным исповеданием, а на почве соревнования происходят вечные конфликты между церквами.
Ко гробу Господню надо пробираться по кривым переулкам. Древний храм с почерневшим византийским куполом стоит среди невзрачных полуразвалившихся домов. На солнечном дворике, на месте древнего атриума Константиновой базилики, от которой остались только основания четырех колонн, бродили какие-то восточные люди в фесках. Стена храма подперта железными фермами, и за уродливым железом подпорок видны два романских портала, таких, какие можно встретить где-нибудь в Тулузе или Авиньоне: храм был построен крестоносцами. Внутри церкви полумрак. В дверях на нарах, какие обыкновенно стоят при входе во всякое присутственное турецкое место, полулежал мусульманин-привратник, по восточному, одну ногу вытянув, а другую поставив на ложе. Одна из курьезных традиций: хранители Гроба Господня из мусульманской семьи. Ключи передаются от отца к сыну в течение многих веков.
Вы входите в храм и вас охватывает сумрак, тишина, запустение. Наверху видны на месте обвалившейся штукатурки, кирпичи древней кладки, стены закоптели от свечной гари, восемнадцать колонн, которые поддерживают ветхий купол, не видели ремонта сотни лет. Во всех закоулках — темнота, копоть, какая-то особенно грустная тишина. Но, может быть, таким и должен быть храм Того, Кто родился в яслях, в пещере, под теплые вздохи волов и шорох соломы? В пасхальную ночь сюда приходят тысячи людей, арабов, сирийцев и бедуинов, с женами и детьми, с глиняными сосудами с водой, чуть ли не с подушками и циновками и располагаются в тесноте и давке, как у себя дома, в ожидании, когда из закопченного оконца часовни Ангела, патриарх протянет пучок потрескивающих свечей, и тогда храм наполняется теплотой и чадом многих тысяч огней. Может быть, такие же простые сердцем пастухи, рыбаки и ремесленники ходили за Ним по галилейским горам и теснились к Нему в капернаумских синагогах?
Все христианские святыни — Камень Помазанья, Гроб, Голгофа, место обретения Креста, гробница Иосифа из Аримафеи и Католикон, греческий собор, находятся под сенью одного огромного купола. Над Камнем Помазанья висят гроздья золоченых ажурных лампад, и такие же лампады висят над Гробом Господним и над Лобным местом. Греческий монах показывает отмеченное серебряной звездой место, где стоял Крест. Все обложено мрамором алтарей, но сквозь отверстие в звезде виден грубый камень скалы, и верующие припадают к нему, потрясенные близостью того мира, в котором жил Спаситель. Склонясь над Гробом Господним, они стараются увидеть в щель под мраморной, разбитой на 2 части, плитой, кусочек гробницы, в которой 3 дня покоилось тело Христа. В католическом приделе, где францисканцы сильными мужскими голосами поют латинские гимны, паломники просовывают трость в отверстие, за которым стоит столб бичевания, и лобзают ее в упоительном желании причаститься страстей Христовых. Они спускаются по обветшалым ступеням базилики святых Константина и Елены, где стены в крестиках, нацарапанных рыцарскими мечами, со слезами на глазах смотрят на древние цистерны, в которых по преданию найдены были благочестивой византийской императрицей остатки Креста, с уважением взирают на «пуп земли» в Католиконе, на вделанный в раму камень, часть того камня, который отвалил от могилы ангел на рассвете первого дня недели, когда женщины горестно шли среди масличных деревьев и несли «алвастровые» сосуды с ароматами...
Главные святыни находятся в руках православных и католиков. Остальным исповеданиям предоставлены маленькие часовни. Почему-то запомнилась коптская часовня с радостными, как бы детскими, иконами и мрачная сирийкая часовня, где на земляном полу стоит деревянный — грубо раскрашенный алтарь — предел бедности и простоты. Или равнодушия? Абиссинцы служат в торжественные дни наверху, на крыше храма, около купола базилики св. Константина и Елены. Здесь они разбивают полосатые шатры, раскрывают пурпуровые зонтики и поют молитвы на древнем гортанном языке.
Покидаешь Гроб Господен и перед глазами все еще поблескивают гроздья лампад, самое характерное, что есть в храме. Такие же лампады, с разноцветными елочными шарами или с виноградными гроздьями из хрупкого стекла, свисают и с мрачных сводов гробницы святой Марии, там, за Львиными воротами, где пыль, камень и солнце. А по другую сторону Кедронской долины уже растут тысячелетние маслины Гефсиманского сада, деревенская дорога поднимается вверх на, склоне Елеонской горы, увенчанной русской колокольней, и с нее открывается потрясающий душу вид на Иерусалим.
Нельзя без трепета смотреть на этот город! Отюда взирал на него Даниил Заточник, первый русский паломник, и плакал. «Есть же святый той град Иерусалим, и около него горы каменны, велики и высоки... никто не может не прослезиться»...
Горы не велики и не высоки. Они казались огромными его простой черниговской душе. Но есть в них какая-то гармония, соразмерность со всем этим грустным и благородным пейзажем, с воздухом евангельских воспоминаний.
За стенами, которые протянулись стройной декорацией на холмах, виден купол мечети Омара и городские дома. На крепостном склоне у Золотых ворот, — заложенных турками, чтобы помешать какому-то христианскому пророчеству, — раскинулось арабское кладбище. Ниже лежит Кедронская долина в оврагах, в оливах, в тропинках, в каменных хижинах. Вся Иосафатова долина перед вами с тысячелетними могильными камнями и костями башмачников, пророков и царей. А по другую сторону, далеко за страшными и безжизненными горами, за проклятой Богом Иудейской пустыней, синевой мелькнуло Мертвое море и видна тамарисковая зелень Иордана.
Дорога спускается с холма, в оливах и кипарисах, как две тысячи лет тому назад. По ним бредут ослики с кладью, с кувшинами, или мешками. Арабские женщины идут рядом. Там лежат любимые места Христа — Вифания, — дом Симона Прокаженного, где Он не гнушался ни вина, ни общества грешников и блудниц и гостеприимный домик Марии и Марфы. Там жил Лазарь.
Вифания значит — «дом пальм». Ни одной пальмы. Только оливы, серебристые, пыльные, древние, растущие на красной палестинской почве, среди каменистых холмов. Куда бы ни падал взгляд с этой горы, всюду кусочек земли, отмеченной евангельским повествованием. Вот — земля горшечника, купленная
