– Тогда двести десятый, – выдавив улыбку, ответил портье.
– Чудно, – сказал Холидей. – Пусть отнесут мой багаж в номер. Ключ я заберу позже.
– Э-э… сэр… – нерешительно произнес портье.
– Док.
– Док, – поправился работник гостиницы. – Мне, право, неловко, но…
– Говорите, не робейте, – поторопил его Холидей.
– В городе у вас еще остались враги. Если кто-то придет и спросит вас…
– Если придет Генри Уиггинс, отправьте его ко мне в номер или просто передайте, куда я ушел, – ответил Холидей. – То же с Томом Эдисоном и Недом Бантлайном. Если меня спросит кто-то иной, – продолжил дантист, показав золотой доллар, – вы обо мне даже не слышали.
– Да, сэр.
– А пока я думаю наведаться в ваш ресторан, проверить, действительно ли он все так же хорош, – сказал Холидей и бросил монету портье.
Пересек вестибюль, вошел в ресторан и, как ему показалось, увидел знакомое лицо. Лицо, правда, скрывалось за облаком сигарного дыма.
– Док? – произнес человек за столиком, когда Холидей подошел ближе. – Вы?
– Привет, Генри, – отозвался Холидей и протянул коммивояжеру руку.
– Что б мне лопнуть! – воскликнул Генри Уиггинс, жилистый человечек в дорогом костюме ручного пошива. – Вот уж не чаял снова вас здесь увидеть.
– А я думал, вы отправились продавать приборчики, оружие и роботов по всему фронтиру, – заметил в ответ Холидей.
– Я тут временно, – сказал Уиггинс, присаживаясь обратно за столик. – Я ведь не управляющий, я продавец. Просто ваши друзья попросили об услуге… – он умолк и пристально посмотрел на Холидея. – Черт возьми, как же приятно вас снова увидеть! Какими судьбами, Док? Как вас сюда занесло?
– Занесли меня сюда оба ваших работодателя.
– Так они здесь?
– Уверен, скоро вы с ними встретитесь. А пока – не против, если я помогу вам раздавить бутылку? – спросил Холидей и кивнул в сторону виски.
– Ради бога, – ответил Уиггинс, указав на инициалы «Г.У.» на ярлыке. – Это чтобы бармены знали: бутылка моя. Пить, как вы, я не умею: на одну такую бутылку уходит ночи три-четыре.
– Так вы же разбавляете виски едой! – заметил Холидей, наполняя себе стакан. – Ну, как идут дела с тех пор, как мы с Уайеттом покинули Тумстоун?
– Джонни Биэн – все та же мразь, так и не простил Уайетта за Джози. Джон Клам по-прежнему ратует за закон и порядок через свою газету. Ковбоев почти не осталось: кто мертв, кто ушел из банды. Серебряные шахты почти все истощились. Сказать по правде, тут становится скучновато. Правда, – шепотом добавил он, – с тоской и серостью, я думаю, этот городишко как-нибудь справится.
– Тоска – это еще не беда, – согласился Холидей.
– Жизнь вернется в город, если Фин Клэнтон или еще кто из старых знакомых узнают о вашем приезде.
– Лучше бы Фину Клэнтону не дергаться – дольше проживет. Он что, заново научился ходить? Я же прострелил ему колено.
– Не знаю, он безвылазно сидит на ранчо, – ответил Уиггинс. – Ума не приложу, чем он там занимается. Красть коней в Мексике и продавать их здесь уже невыгодно – теперь, когда самоходные экипажи Тома и Неда убили почти всякую нужду в живых конях.
– Фин вообще туго соображает, – сказал Холидей.
– Вы остановились тут, в «Америкэн»?
– Да. А вы где живете?
– В этом отеле для меня дороговато. Экономлю каждый цент, предпочитаю тратить деньги в «Тигрице».
– Первый раз слышу это название, – признался Холидей, осушив стакан и налив себе еще. – Это игорный дом или таверна?
– Ни то, ни другое, – с улыбкой ответил Уиггинс. – Так теперь называется бывший бордель Кейт.
– Да вы что!
Уиггинс кивнул.
– Металлические цыпочки никуда не делись, как и живые. Нынешний владелец оформил заведение по-своему: новые кровати, отличный виски и красные бархатные обои, как в лучших публичных домах Нового Орлеана.
– Знаете, – произнес Холидей, – давненько я в этот бордель не наведывался. Может, загляну туда вместе с вами.
– Да, и пока Кейт в Колорадо, опробуете наконец металлическую девочку, – ухмыльнулся Уиггинс.
– Вы прямо читаете мои мысли, – тоже ухмыльнулся Холидей.
– А, черт, Док, если хотите, можем прямо сейчас отправиться в «Тигрицу».
Холидей покачал головой.
– Сперва доешьте свой обед и дайте мне допить мой. Этот бордель простоял три года, так что часа за два он никуда не денется.
И так, пока Уиггинс ел, а Холидей пил, они обменялись новостями за последний год. Холидей удивился, как хорошо приспособился его друг к жизни и работе на фронтире. Уиггинс же поразился тому, как сильно похудел с последней встречи Холидей, и что он вообще до сих пор жив. Отметил, что волосы у стрелка быстро седеют несмотря на ранние – слегка за тридцать – годы. Чудо, говорил коммивояжер, сколько в этом истощенном теле жизни!
Наконец, они закончили и отправились на Пятую улицу.
– Сколько здесь живу, – признавался Уиггинс, – никак не привыкну к тому, что все огни зажигаются одновременно. В Сент-Луисе и прочих городах, где я жил, улицы освещались газовыми фонарями, и каждую лампу приходилось зажигать в отдельности. По отдельности же их гасили утром. Зато здесь Джонни Биэн дергает за рубильник, и город мигом озаряется.
– Я рад, что он хоть как-то отрабатывает жалованье, – только и сказал Холидей.
Через пару минут они заметили впереди бордель, а приблизившись на сотню футов, услышали доносящиеся изнутри шум и смех.
– Похоже, там вовсю кутят, – сказал Уиггинс.
– Чего бы им не веселиться? – ответил Холидей, шагая дальше и жалея, что не прихватил с собой трости.
Внезапно грянул выстрел, и оба друга замерли.
– Палят внутри, – заметил Уиггинс.
– И, похоже, пуля нашла цель, – добавил Холидей. – Ответных выстрелов не слышно.
– Может, это кто-нибудь от переизбытка счастья схватился за оружие? – с надеждой в голосе произнес Уиггинс. – В таких местах мужчины сильно распаляются.
– Может, и так, – неуверенно ответил Холидей.
Они взошли по трем ступенькам на широкую веранду. Уиггинс не торопился входить первым, и тогда Холидей сам открыл дверь. У порога его встретило два начищенных робота. Металлические девочки сразу взяли дантиста под руки и провели в гостиную.
– Добро пожаловать в «Тигрицу», – сказала, подходя к нему, живая шлюха. – Меня зовут Доркас. Разрешите показать вам, что у нас да как?
– Нет нужды, – отказался Холидей. – Я знаю, что здесь да как.
– Что-то я вас не припомню, сэр, – озадаченно уставилась на него шлюха.
– Вот и умница, дольше проживешь.
– Ты его не знаешь? – раздался голос из противоположного конца комнаты. – Ну, даешь! Это всем известный Док Холидей!
Обернувшись, дантист увидел попутчика, с которым прибыл на поезде в Тумстоун: тот сидел в кресле, а живые и металлические шлюхи, и шлюхи-киборги ласкали ему плечи и шею.
– Генри? – удивился Холидей. – Генри Антрим?
– Привет, Док, – задорно отозвался парнишка. – Я так и знал, что рано или поздно ты сюда наведаешься.
– Я думал, у тебя нет денег на еду, – напомнил Холидей.
Парнишка мельком улыбнулся.
– Я разве ем?
– Ну что ж, приятного тебе времяпрепровождения, – сказал Холидей.
– И тебе, Док.
Холидей протянул ему раскрытую ладонь.
– Ты чего это? – спросил Антрим.
– Гони назад мой четвертак.
– Прости, Док, но я уже потратил его – и не только его – на этих милых дам.
– Даю тебе срок до завтра, – предупредил Холидей.
– Боюсь, тебя ждет разочарование, – ответил Антрим. – Кстати, должен сообщить кое-что еще, Док.
– Что же?
– На самом деле меня зовут не Генри Антрим. То есть меня так не всегда зовут. И я не нищ, и не невинен. Просто решил тебя немного разыграть.
– Как же твое настоящее имя? – насторожился Холидей.
– О, имен у меня много. Одно из них – Генри Маккарти. Есть еще Уильям Бонни, – паренек улыбнулся от уха до уха. – Третье назови сам.
– Гм, пожалуй, что и назову.
– Док, вместе – ты и я – можем держать этот город в кулаке, – сказал малыш Кид. – Разделим тут все поровну, и даже этих цыпочек. Что скажешь?
– Что скажу? – ответил Холидей. – Оставь четвертак себе.
Билли Кид нахмурился.
– О чем ты?
– Это мой взнос тебе на похороны, – сказал Холидей и выхватил револьвер. Он выстрелил в Кида четыре раза: дважды – в лоб и дважды – в грудь. Шлюхи с криками бросились врассыпную.
Дым рассеялся, и Кид насмешливо произнес:
– Знаешь, Вокини прямо ничего не сказал, но я верил, что он за мной приглядывает. После этой твоей выходки, думаю, город мы поделим из расчета шестьдесят к сорока. Или же, – он лениво достал револьвер и прицелился Холидею в грудь, – я оставлю за собой все сто процентов.
