— Похоронить?
— Вы понимаете, закопать, положить в землю?
Воин отрицательно покачал головой. Выражение его лица красноречивее любых слов говорило, что он считал такой вопрос просто глупым. Белые были врагами племени лакота и не заслуживали похорон по их обычаям. Их кровь должна удобрить землю, а плоть — накормить животных, питающихся падалью.
— Где вы научились говорить по-английски? — спросила у него Джесси, когда, немного успокоившись, дала волю своей природной любознательности.
Воин посмотрел на нее так, будто она была не в своем уме.
—У васичу. — Он подождал с минуту и добавил. — У белых, конечно. В резервации.
— Это куда мы сейчас и едем? — спросила Джесси с надеждой. — В резервацию. Воин помолчал и ответил:
— Ты задаешь слишком много вопросов, белая женщина.
Кивком головы Джесси согласилась с ним и стала смотреть вперед, снова задумавшись о Криде: «Насколько серьезна его рана? Что с ним станется у этих индейцев?»
Они ехали весь день, остановившись только раз — отдохнуть и напоить лошадей. Крид все еще оставался без сознания, а лицо его было смертельно бледным.
В деревню племени лакота они приехали затемно. Несколько мужчин и женщин собрались встречать вернувшийся отряд. Джесси заметила, как одна из женщин с тревогой посмотрела на Крида, которого пронесли мимо нее в один из больших вигвамов, стоявший в центре деревни. Какое-то время Джесси постояла воз своей лошади, а потом нырнула за полог вигвама, в который внесли Крида. На нее никто не обратил никакого внимания, так что она могла стоять у входа и молча наблюдать за происходящим. В вигваме остались только трое индейцев. Один из них, плотный мужчина, с седыми заплетенными в две длинные косички волосами, сел у большого костра и тихонько запел монотонную песнь, время от времени подбрасывая в огонь листья и травы. Когда острый аромат наполнил весь вигвам, он потянулся за большим пером орла и несколько раз провел им в воздухе над струёй дыма, восходящей к небу через отверстие в верхнем своде жилища.
Сделав это, он взял нож и опустился на колени возле Крида. Сначала она думала, что Крид без сознания. Но теперь слышала его голос, низкий и наполненный болью, когда он заговорил с индейцами на их родном языке.
Сердце Джесси ушло в пятки, когда она в первый раз увидела развороченную пулей грудь Крида. Ей показалось, что рана огромна. Ее края были рваными и красно-бурыми от запекшейся крови. Кровь лилась из раны и стекала по его груди, где ее вытирал один из индейцев. Плотный индеец с косичками, которого Джесси приняла за шамана племени, снова начал свои протяжные песнопения, проводя лезвием ножа над дымом. Потом внезапно он повернулся к Криду, и стал ковырять лезвием в его груди, стараясь нащупать застрявшую пулю.
Крид сдавленно ругался, когда нож проникал в его кровоточащую грудь. Один из индейцев крепко держал Крида, чтобы тот не мог пошевелиться.
Не в силах смотреть, как извлекают пулю из груди любимого, Джесси отвернулась.
И снова протяжное пение наполнило вигвам.
Только раз Джесси услышала болезненный вскрик мужа. За ним последовало удовлетворенное хмыканье, и подумала, что врачеватель сумел-таки извлечь пулю. Она повернулась и взглянула на Крида. Он лежал с закрытыми глазами, крупные капли пота обильно покрывали бледное лицо. Джесси пыталась догадаться, в каком он состоянии, и искренне надеялась, что все самое страшное уже позади.
Джесси отступила от двери, когда двое воинов, помогавших при операции, оставили вигвам. Только теперь врачеватель обратил внимание на нее. Пока он вглядывался в ее лицо и глаза, она затаила дыхание, со страхом ожидала, что он велит ей уйти. Вместо этого он подал ей знак подойти поближе.
—Пеханска, — сказал он, — твоя женщина здесь. Веки Крида задрожали и с трудом открылись.
— Джесси?
— Я здесь, — торопливо подбежав, она рухнула на колени и взяла его руку в свои ладони. — С тобой все будет хорошо, — сказала она. Но даже произнося эти слова, Джесси не переставала думать, как тяжело ему будет выжить. Его глаза лихорадочно блестели, а рука, которую она держала, была болезненно горячей.
Она со страхом и надеждой взглянула на его грудь. Рана была обложена припарками.
— Тебе чего-нибудь хочется? — спросила она.
— Воды.
Джесси вопросительно поглядела на лекаря. Он молча протянул ей флягу. Внимание Джесси привлекли выдавленные на ней буквы «U. S.». Приподняв голову Крида, она приложила флягу к его губам.
Индеец немного понаблюдал за ними, поднялся с земли и вышел из вигвама, сказав:
— Ты оставайся.
— Джесси… не бойся, — шепотом сказал Крид. — Если со мной что-нибудь случится…
— Ничего с тобой не случится, — воскликнула Джесси. — С тобой все будет в порядке, и ты поправишься.
— Они тебе не сделают ничего плохого. Если со мной что-нибудь произойдет, то Тасунке Хинзи, это тот воин с тремя перьями, доставит тебя обратно в Рок-спрингз.
Крид прикрыл глаза, когда очередной приступ боли волной пронзил все его тело. Рана оказалась тяжелой. И он знал это, как знал и то, что шансы выжить были невелики. Но о Джесси позаботятся. Она бы его женой, а потому племя лакота будет относиться к ней с уважением.
— Крид?
Он услышал тревогу в ее голосе и открыл глаза
— Я постараюсь поправиться, — сказал он. Она улыбнулась, но в ее глазах стояли слезы.
— Конечно, ты поправишься.
Она просидела у его постели всю ночь напролет обтирая горячее тело влажной тканью, надеясь сбить лихорадку, давая ему бульон с ложечки, укутывая теплым одеялом, когда его бил озноб.
Время тянулось очень медленно, пока она пыталась бороться с мучившей его лихорадкой. Несколько раз приходил врачеватель с бульоном и чаем для Крида и горячей отварной олениной для Джесси. Каждые несколько часов он менял на груди у Крида свои припарки, каждый раз подкидывая в огонь ароматные травы, пахнувшие полынью и душистым горошком. Один раз он просидел возле Крида больше двадцати минут, напевая свои мелодии и помахивая орлиным пером над костром, направляя дым на больного.
Наступил рассвет, но заметного улучшения не произошло. Крид лежал без сознания, с осунувшимся лицом серовато-пепельного оттенка. Его тяжелое дыхание оставалось неглубоким и частым. «Он умирает», — с тоской думала Джесси, тупо глядя в огонь.
Чувствуя, что ей надо побыть одной, она вышла из вигвама и побрела прочь, не разбирая дороги, пока не вышла к извилистой речке. Опустившись на колени в сырую от росы траву, она сложила руки и, вглядываясь в розовеющее небо, стала молиться словами, поднимавшимися из глубин ее сердце навстречу восходящему солнцу.
