— Ну, — подумал я, — прекрасное заключение спектакля ожидает меня после моей трагедии; весело быть убитым старшим лейтенантом за то только, что я назвал его таким же умницей, как и капитан.
Но лейтенант не имел такого варварского намерения; он признал справедливость моих требований и, будучи весьма благоразумным человеком, протянул мне руку, которую я пожал с большим удовольствием, имея тогда весьма много побудительных к тому причин.
Белл. Вы имеете теперь случай, сударыня, отмстить ему за обиду, нанесенную вашей белке.
Белин. О, мерзкий, грубый негодяй!
Абрам. Ну, пошла ссора.
Конгрев
На другой день мы снялись с якоря и после четырехнедельного, по-прежнему неудачного крейсерства пришли в Галифакс, где я узнал, что старый друг моего отца, сэр Гуррикан Гумбуг, о котором я уже упоминал однажды, прибыл туда. Приезд его был не по службе, но для осмотра своего имения. Считаю нелишним познакомить короче читателей с сэром Гурриканом.
Сэр Гуррикан вышел в люди чрез свои способности и покровительство одного богатого человека в Южной Англии. Он был горячего нрава и удивительный мировой судья, когда требовалось кого-нибудь убедить кулаком. По этому самому он был послан привести в порядок и повиновение два или три упрямившиеся поселения и своею твердостью успел в том. Сведения его заключались в знании понемногу обо всех вещах, от котелка для варения картофеля до котла парохода и от лова снетков до лова китов; он умел откармливать свиней и куриц и имел особенную способность приращать величину, но не племя, последних; одним словом, был, как говорится, на все руки мастер.
Не обращаясь к подробностям истории его жизни, расскажу только, как учил он одну старуху делать баранью похлебку. Во время исправления почетной должности судьи в одном грязном приморском городе он навлек на себя всеобщее неудовольствие, но, несмотря на это, никогда не пропускал случая делать добро и давал советы бедным даром. Однажды он увидел женщину, выливающую жидкость из кастрюли. Он подошел к ней и, найдя баранью ногу на дне кастрюли, обратился с советом к такой небережливой хозяйке.
— Послушай, милая, — сказал экономный баронет, — знаешь ли ты что ты делаешь? Если бы ты бросили в этот бульон немножко мяса, пару морковей и пару реп, изрезанных в кусочки и прибавила горсть петрушки, то имела бы прекрасную похлебку для твоего семейства.
Увидевши перед собой адмиралтейского лешего, старуха, озадаченная такою неожиданностью, или, может быть, с намерением, поворотила кастрюлю и вылила несколько горячей воды, прыгнул на ноги сэра Гуррикана. Баронет подскочил, закричал, топнул, сбросил башмаки и побежал домой, проклиная старуху и самого себя за его учительскую затею. Когда он обратился в бегство, неблагодарная ведьма кричала ему вслед:
— Так вам и надобно, думайте о своих делах, а не учите других.
На следующий день по праву возложенной на него должности от приказал виновнице явиться к нему.
— Ну, сударыня, посмотрим, чем станешь ты оправдываться; знаешь ли, что ты обварила горячей водой мирового судью его величества, и что за этот поступок я имею право запрятать тебя в тюрьму?
— Простите меня, — взмолилась женщина; — если б знала я, что это была ваша милость, то, наверное, была бы осторожнее; притом же еще, по правде сказать вашей милости, я выпила вчера лишнюю рюмку вина.
Добрый баронет отпустил ее с приличным наставлением, которым старуха, без сомнения, воспользовалась точно же так, как и рецептом бараньей похлебки.
Мое знакомство с сэром Гурриканом началось в Плимуте, когда он вытолкнул наш фрегат в море при свежем ветре, боясь, что мы съедим всю нашу провизию. Я никогда не мог ему этого простить. Отец оказывал ему большее уважение и рекомендовал меня. В Галифаксе мы жили в доме общего знакомого, который всегда принимал меня, как родного. Он имел сына моих лет, бывшего с давнего времени моим искренним приятелем; вдвоем с Недом, мы составили заговор против сэра Гуррикана. Пристав к Королевской пристани, я отправился в дом моего знакомого и мимоходом сделал несколько визитов; пожал руку некоторым прекрасным девицам и получил от них поздравление с благополучным возвращением; пришедши в дом, я без церемонии вошел в гостиную.
— Знаете вы, сэр, — сказал слуга, — что сэр Гуррикан здесь? Он находится теперь в своей комнате. Только сейчас очень занят, — прибавил он с улыбкой.
— Занят или нет, но я уверен, что он примет меня, — отвечал я и пошел к нему.
Сэр Гуррикан был в самом деле чем-то занят; он держал между коленями сапог, и когда оборотился ко мне, я увидел в зубах у него нож.
— Не затворяйте дверей, дружок, — сказал он, не обращая на мой приход никакого внимания. Потом, вставши и вынув из сапога большую черную кошку, кинул ее от себя на значительное расстояние, которое было немедленно еще более увеличено прыжком самого животного, бросившегося бежать, как будто бы в припадке бешенства.
— Вот тебе, — сказал он, — и будь ты проклята. Ты не давала мне покою; но уж теперь не будешь мешать мне спать проклятым своим мяуканьем.
Все это он говорил, как будто бы не видел меня; и, конечно, говорил самому себе, потому что кошка не останавливалась выслушать его.
— А! — сказал он, протягивая мне руку. — Как поживаете? Мне знакомо лицо ваше, но, провались я, забыл ваше имя.
— Имя мое Мильдмей, — сказал я.
— А! Мильдмей, мой любезный! Каково поживаете! Как поживает ваш батюшка? Я знаю его очень хорошо, он дьявольски хорошо угощал нас, много тарелок перепачкал я за его столом, и признаюсь, хотелось бы опять поскорее сесть за него; берегитесь, смотрите хорошенько, куда надобно класть руль, вы навалите на моих цыплят — не пересекайте курса.
Посмотрев на пол, я увидел вокруг ноги своей нитку, которой привязан был цыпленок к столу, и множество этих бедных тварей, привязанных к стульям по комнате, ко не мог понять, для чего употреблялись подобные средства, чтоб сделать их ручными.
— Это ваши такие ручные цыплята, сэр Гуррикан? — спросил я.
— Нет, — отвечал адмирал; но я со временем хочу сделать их ручными каплунами, когда придет им очередь на стол. Я уже сделал сегодня утром целые полторы дюжины, кроме этой проклятой кошки.
Тогда мне открылась загадка, и я после того узнал (каждый человек имеет свой конек), что этот адмирал имел особенную страсть заниматься обращением в существа среднего рода самцов всех пород птиц и животных, чтобы чрез то сделать их вкуснее для стола, и был весьма искусен в этом.
— Ну, сударь, — продолжал он, — как нравится вам ваше новое судно, как нравится вам ваш капитан? Добрый малый, не правда ли? Он мой земляк, я знал его еще, когда отец его не имел гроша денег. Он весьма обязан мне. Я рекомендовал его герцогу N., и он много получил чрез эту протекцию. Но, послушайте, как вам кажутся галифакские девушки? Недурны? Не правда ли?
