Работа продвигалась быстро. Сильные, могучие норрландцы делали просто чудеса. В несколько часов готово было значительное углубление, так что снаружи уже не было видно работавших в нем.
Вдруг один из них выбежал оттуда и крикнул герцогу:
— Ваша светлость, пожалуйте взглянуть… Во льду нашелся какой-то огромный зверь…
Оба брата и Пакингтон побежали к выдолбленной пещере и остолбенели от изумления.
Во льду они увидали огромную черноватую массу, величиной на целую треть больше индийского слона. Эта масса была не скелет, а целое животное — с мясом и с кожей.
— Может быть, он тут пробыл более ста тысяч лет, — заметил Фредерик Биорн. — Эти животные давно исчезли с лица земли и превратились в ископаемых.
— Это как будто слон, — заметил американец.
— Действительно, это слон, но только допотопный, или так называемый мамонт.
— Но как же он мог так хорошо сохраниться, если он допотопный?
— Лед сохранил его в целости. Вообще, мамонтов находят почти всегда в нетронутом виде.
— Я в первый раз слышу об этом.
— О нет, дорогой Пакингтон, это уже много раз бывало и прежде. Мы в этом случае ничего не открыли нового.
Фредерик Биорн велел вытащить мамонта изо льда. Когда тушу разрубили, мясо оказалось розовым и свежим. Его отдали собакам, которые с жадностью на него набросились.
На устройство станции понадобилось два дня. Внутренние стены ледяной пещеры были обиты звериными шкурами, пол устлали рогожами, скамейки обтянули мягкой кожей, под которую подложили водорослей. Снабдив это жилье всем необходимым, устроили в честь открытия станции вечеринку. Затем оставалось только выбрать несколько человек для того, чтобы вверить им охрану станции.
Фредерик не желал брать на себя ответственность за выбор и сказал своим людям, чтобы они посоветовались между собой и выбрали сами, кого хотят, а на следующее утро доложили бы ему имена выбранных.
Вскоре все легли спать. Часа через два сон путешественников был вдруг потревожен глухим рычанием где-то недалеко от лагеря.
— Это какой-нибудь белый медведь напал на наш след, — сказал Фредерик.
— Пусть никто не выходит на разведку. Это опасно, а мне не хочется, чтобы день открытия первой станции ознаменовался какой-нибудь бедой.
Ночевали путешественники эту ночь в новой своей пещере. Среди сна им казалось иной раз, что громадный какой-то зверь, рыча, царапается в массивную дверь пещеры, сработанную из толстых бревен.
Утром первый из норрландцев, отворивший дверь, сейчас же захлопнул ее в испуге: у порога ее лежал огромный медведь.
У Эдмунда явилось предчувствие. Он побежал к двери, отворил ее и сейчас же воскликнул радостно:
— Друг Фриц!.. Друг Фриц!..
Медведь сейчас же начал ласкаться к своему господину. Дело в том, что по совету эскимосов, опасавшихся, что друг Фриц будет привлекать диких медведей, его оставили было на «Дяде Магнусе» к великому огорчению Эдмунда. Офицеру, который назначен был начальником охраны клипера, поручено было следить, чтобы друг Фриц как-нибудь не вырвался и не убежал. Шесть дней медведя держали на привязи, на седьмой день, видя, что он тих и смирен, спустили с цепи. Тогда друг Фриц сейчас же пустился наутек и догнал своего господина.
Не отводить же его было теперь назад! Пришлось примириться с его присутствием и принять в состав полярной экспедиции нового члена.
Друг Фриц словно почувствовал, что его оставляют, и весело прыгал около Эдмунда.
Вообще медведи всех пород очень умны и привязчивы к людям. Это единственные из зверей, способные сделаться вполне ручными и не представлять ни малейшей опасности для своего хозяина, — разумеется, в том лишь случае, если они взяты маленькими.
До сих пор Эдмунд ни разу не имел случая пожаловаться на своего медведя, хотя тот и обнаруживал иногда ничем не мотивированную антипатию к некоторым людям. Так, например, еще на «Дяде Магнусе» был однажды такого рода случай. Грундвиг подозвал друга Фрица и велел ему потанцевать перед эскимосом Иорником. Но медведь, всегда послушный, на этот раз лишь сердито заворчал.
— Что это тебе не нравится, бедный Иорник? — засмеялся Грундвиг. — Ну, уж так и быть. Если ты не хочешь показать свое искусство перед ним, то попляши хоть перед господином Густапсом.
Медведь подошел к немому эскимосу, обнюхал его и заворчал еще более сердито.
— Ах, какой ты странный зверь! — сказал Грундвиг. — Ну, чем тебе не нравятся господа эскимосы? Что они тебе сделали? Правда, они неказисты с виду, но ведь и ты не лучше. Они похожи на тебя, как две капли воды.
Эскимосы чувствовали себя очень неловко во время этой сцены и поспешили удалиться с клипера на яхту.
Грундвиг не оставил без внимания антипатию медведя к эскимосам и окончательно утвердился в своем предубеждении против них. Он решил следить за ними в оба глаза, не говоря, однако, об этом никому: он знал, что на его слова все равно не обратят внимания.
И как основательны были его подозрения! Густапс и Иорник уже назначили ночь для убийства братьев Биорнов и Грундвига с Гуттором. Их предположено было заколоть ножом в первую же ночь после отъезда с новоустроенной станции.
Исполнению этого намерения помешало только случайное обстоятельство…
Норрландские матросы, собравшись на совет для избрания лиц, которых предполагалось оставить для охраны станции, остановили свой выбор на Гутторе и Грундвиге и объявили об этом герцогу.
Грундвиг горячо протестовал.
— Мы с Гуттором офицеры, — говорил он, — нами не могут распоряжаться простые матросы. Нашего согласия нужно было спросить…
— Не упорствуй, Грундвиг, — возразил ему Эдмунд. — Поверь, что ты будешь нам тут полезнее. Ведь ты уже стар, ты можешь не вынести путешествия к Северному полюсу. Подумай, как мне будет горько, если с тобой что-нибудь случится… Ведь я теперь смотрю на тебя, как на своего второго отца, после того, как умер мой батюшка.
— О, Эдмунд! — вскричал, рыдая, старик. — Зачем вы мне это говорите? Вы довели меня до слез, как малого ребенка… Делайте со мной, что хотите!.. Если вы приказываете, — я остаюсь.
Эдмунд бросился в его объятия.
— Спасибо, спасибо, старый и верный друг! — вскричал он. — Ну, а ты, Гуттор, согласен остаться? — прибавил он, обращаясь с вопросом к богатырю.
— Как скажет Грундвиг, так я и сделаю, — отвечал тот. — Дайте нам с ним посоветоваться.
Покуда происходили эти разговоры, поднялась ужасная северная буря. Ехать было опасно, и потому Фредерик Биорн отложил отъезд до следующего дня.
Когда об этом узнали эскимосы Пакингтона, Иорник явился к герцогу и сказал:
— Господин мой, так как вы отложили отъезд, то у нас впереди свободный день. Мне пришла по этому поводу одна мысль, которую я и прошу у вас позволения осуществить.
