насилия над ней».
«Хорошо, – с ироничной улыбкой согласился Рауль. – Можно это даже записать, а нам расписаться. Кровью!» – рассмеялся он.
Изабелла презрительно посмотрела на него.
Жребий выпал Раулю. По договору неделю она принадлежала ему, неделю мне, а затем я, как последний ее хозяин, решал ее судьбу: оставить у себя, отдать команде или продать.
Через неделю состоялась торжественная передача пленницы. У нее был несколько изможденный вид, но красота не поблекла, а только стала еще более выразительной. Я спросил ее: было ли оказано насилие над ней со стороны первого хозяина? Если бы таковое было, по условиям договора Рауль был бы изгнан из эскадры, без права возвращения к нашей благороднейшей профессии.
«Нет, он выполнил обещание», – презрительно улыбнулась она, красноречиво поглядев на руку француза.
Его рука была перебинтована и висела на перевязи. Рауль был явно смущен этим.
Я отвел Изабеллу в дом, где располагался со своими рабами, и предоставил отдельную комнату. Она попросила меня вернуть ей двух рабынь, без которых испытывает известные затруднения.
«Разве Рауль не вернул их вам?»
«О рабынях вы с ним в своем договоре забыли упомянуть».
«О, простите нас великодушно…»
«Великодушно? Что ж, это столь редкое качество в этих краях, что я, пожалуй, прощу. Вы только не забудьте вернуть мне и Софью и Марию. А то здешний климат плохо сказывается на мужской памяти».
«Скажите, сеньора, рану Раулю нанесли вы?»
«Нет, – улыбнулась Изабелла. – Вот эта миленькая штучка».
Она вытащила из рукава стилет и провела нежным пальчиком по трем его граням.
«Ой, порезалась».
«Соблаговолите принять», – я протянул ей кружевной платок с вензелями «Ф» и «Д».
«Благодарю вас. Это излишне», – Изабелла спрятала стилет и стала поднимать порезанный палец к губам.
Я поддался порыву и перехватил ее руку. Я поднес ее к своим губам и поцеловал ранку. Кровь показалась мне сладкой.
«У вас сладкая кровь», – невольно вырвалось у меня.
«Что, у других пленников она горчит?»
Я невольно рассмеялся. Недобрый огонек в ее глазах погас. Она тоже улыбнулась.
«Довольно, мне уже не больно, – сказала она, отнимая руку от моих губ. – Вы мне предложите постель, воду и еду?»
«Он что, издевался над вами?»
«Нет, сначала он мне предложил стать его наложницей, и клялся осыпать меня золотом и изумрудами. Когда я ему отказала, он попытался овладеть мной силой, демонстрируя свои мужские достоинства и красочно расписывая утехи, которые ожидают меня, но я жестоко высмеяла его. Двое суток он потратил на уговоры, а потом распорядился давать столько еды и питья, чтобы я только не умерла с голода и от жажды. А спать разрешал не более трех часов в сутки. В остальное время меня будили его люди. Зато в последний день он заявился ко мне с царскими дарами, засыпал подарками, вниманием и обхождением. Стал угощать вином, яствами, но я сразу же почувствовала в вине привкус снотворного снадобья (я прошла эту школу в Венеции) и не стала пить. Тогда он велел мне выпить бокал, и тут я…» – Изабелла не удержала зевок.
«И тут вы вытащили эту миленькую штучку с трехгранным жалом? Вот ваше ложе, сейчас вам принесут все необходимое. Спокойной ночи, сеньора».
«Благодарю вас, – произнесла Изабелла и опустилась на ложе. – Простите меня, у меня не осталось никаких сил…»
Самое интересное началось у нас с Раулем, когда закончилось мое недельное право на пленницу. Он пожелал задать вопрос, не прибегал ли я по отношению к ней к насилию.
«Нет, не прибегал, – с насмешкой ответила Изабелла. – Разве вы не видите, его рука не болтается на тряпке».
Взбешенный Рауль занес над ней руку, но я успел перехватить ее. Француз стал вырывать свою руку из моей, но у меня рука достаточно цепкая, и я не выпустил ее. Тогда Рауль выхватил кинжал левой рукой и точно вонзил бы мне его в правый бок или в спину, но Изабелла обеими руками схватилась за него. Брызнула кровь из ее порезанных пальцев. Рауль замешкался, и я ударом кулака свалил его на землю. Зрители стали кричать: «На рею его! Повесить! Вздернуть!»
Я велел позвать Бонтемпса, чтобы он забрал своего помощника и сам решил его участь.
В Изабелле я нашел самую преданную женщину, какую только мог отпустить Господь мужчине. Нет, мы не были с ней близки, как можно было предположить, но сколько интереснейших бесед провел я с ней, Бог тому свидетель. Эта Изабелла оказалась родственницей Изабеллы Розер, той самой Розер, которая помогла Игнатию Лойоле в организации ордена иезуитов. Тайком от всех я переправил потом Изабеллу на родину».
– Надо же, я помню тот рассказ слово в слово, – сказал капитан. – А ведь прошло сорок лет…
Он чувствовал дрожь в теле. Видно, вся его прошлая жизнь застоялась в нем, как дурная кровь, и искала выход.
– А дальше? – по-детски простодушно воскликнула Анна Семеновна.
– Дальше? «Нашел из-за кого на дуэли драться – из-за бабы!» – фыркнул тот, что предложил мне начинать свой рассказ. «Что?» – спросил я. «Из-за бабы…» «Предупреждаю, это Дама моего сердца». «Из-за бабы, говорю, драться! – завелся тот. Глаза его налились кровью, лицо и шея побагровели, а руками, растопырив ладони, он брезгливо мотал над землей. – Из-за сучки…» Прошу прощения, сударыня… Пришлось ударить его разок. Я сел на свое место. Воцарилось молчание.
«Там, в твоих сказках, небось, не баланду едят, а окрошку с мясом трескают?» – спросил хмурый мужик, ласково взглянув на упавшего.
«Окрошки с мясом не было, сразу должен сказать. Сало было. Сухари двойной прокалки. Черное вонючее сало, скользкое и горькое, да труха из хлебных крошек, червей и мышиного кала. А запивались эти яства зеленой водой, протухшей год назад, с амебами и инфузориями-туфельками. И вообще, быт и общий вид у нас был еще тот, – я оглядел всех. – У вас тут еще пристойно. Бурая плесень в трюмах, где белая, где зеленая, а где просто черная, прогнившая палуба, башмаки проваливались в гниль и труху, растрепанные паруса, составленные из кусков грот и бизань… И, венец вселенной, беззубые, задристанные, опухшие оборванцы, куда вам до них! Да еще к этому нескончаемые ночи. Жуткие ночи в тропиках, когда во сне оплавляешься, как свеча». А закончил я почти как Толстой: «Вообще-то пираты не делали ничего необычного, они зарабатывали на жизнь. Пират – не профессия. Пират – это образ жизни, символ несогласия с жизнью. Можно ли соглашаться с жизнью, в которой хочется стать пиратом?» Помню, после этих слов я встал. Мне вдруг показалось, что передо мной огромная масса
