Захматова встретила моряков так, словно не расставалась с ними на многие годы. Она просто и приветливо сказала:
Наконец-то и Ли Ти-сян навестил меня. Ну, проходите, садитесь.
Ли Ти-сян смотрел на Елену Васильевну и с огорчением отмечал на ее лице морщинки, кое-где поблескивающую седину.
Завтра приду к вам на флотилию, — говорила Захматова. — Посмотрю, как вы там живете.
Твоя мадама ходи наша парохода плавай, — проговорил китаец.
Ишь ты, — Захматова улыбнулась. — Нет, моряка из меня не выйдет, а ты, товарищ Ли Ти-сян, меня мадамой не называй. Мадамы были до революции. Зови меня или товарищем, или Еленой Васильевной.
— Холосо мада... товалиса, — смутился Ли Ти-сян.
Вот так-то, — Захматова позвала: — Ваня, а ну иди сюда. Знакомься с Ли Ти-сяном.
Из комнаты вышел мальчик. Он уже не походил на прежнего застенчивого малыша, каким видел его боцман три года назад. Ваня вытянулся, повзрослел и смотрел на моряков без прежнего смущения. Он быстро подружился с Ли Ти-сяном, и тот потянулся к мальчику. Скоро они так увлеклись каким-то своим разговором, что Захматова не без некоторой нотки ревности в голосе сказала Журбе:
- Ишь, как скоро сошлись. У тебя, товарищ Ли Ти-сян, есть секрет, как находить дорогу к сердцу мальчишек,
Его моряка буду, охотника китов бить, — засмеялся Ли Ти-сян и с теплотой посмотрел на Ваню: — Твоя хочу мало-мало пушка стреляй?
Смотри ты, гарпунера нового нашел, — расхохоталась Захматова. — Нет, ты мне его морем не соблазняй. Он у меня будет радистом.
Мать лукаво смотрела на сына. А Ваня, который долгие часы проводил на радиостанции селения, наблюдая работу радиста, сейчас растерянно посмотрел на мать. Конечно, он много говорил о том, что будет радистом, когда вырастет. Но кто в детстве не мечтает о десятках профессий, интересных, заманчивых? Вот и Ваня, послушав Ли Ти-сяна, который, так забавно коверкая слова, рассказал об охоте на китов, загорелся стать таким же, как его отец Тнагыргин. Упрямо тряхнув своей черной головой, мальчик сказал:
— Буду как папа!
— Ого, — мать с любовью смотрела на сына. Вскоре пришел Тнагыргин. Журба и Ли Ти-сян не стали больше задерживаться, хотя хозяева настойчиво оставляли их ужинать. Моряки видели, как вспыхнули глаза Елены Васильевны при появлении мужа, как расцвело, разрумянилось ее лицо, и не хотели мешать радости их встречи после долгой разлуки.
Мы завтра увидимся на базе, — сказал Журба, а Ли Ти-сян просительно добавил:
Приходи, мадама, сына бери, моя ему все показывай буду...
—- Ладно, придем, мадама, — передразнила Захматова. — Придем...
Моряки вышли на улицу. Их охватила мокрая холодная ночь. Медленно побрели они к берегу, думая о только что оставленном домике, полном уюта, о семейном счастье. Догадываясь, что у Ли Ти-сяна мысли такие же, как и у него, Журба сказал:
Не унывай, друг. Жизнь у нас прожита...
Чего твоя так говори? — рассердился Ли Ти-сян. — Наша буду много живи, холосо живи...
Верно, Лешка, —согласился Журба. — Сболтнул и что-то лишнее. Видно, погодка сердце мокрым языком лизнула. Будем мы с тобою жить много и хорошо, будем всегда товарищами. Верно?
— Твоя говори правду, кэга![61]
К э г а - старший брат (китайск.)
Они прибавили шаг. В темноте зовущими маяками горели огни флотилии... Друзья больше не замечали ни холода, ни ветра. Они шли на родные суда...
3
По широкой улице Виктория-авеню с ярко-зелеными подстриженными газонами и деревьями, гудя сиренами и шипя тугими узорными шинами, мчатся автомобили.
У подъезда одного из белоснежных особняков, по стенам которого вьется плющ, а на флагштоке пламенеет флаг Советского Союза, тормозит многоместный лимузин.
Тотчас около него появляются полицейские. Из автомобиля выходят Северов, Курилов, Горева и другие члены советской делегации международной конференции по китам. Они приехали «из гостиницы в посольство. Их окружает толпа фоторепортеров. Вспыхивает магний, щелкают затворы аппаратов. Чаще фотографируют Гореву и Курилова. Северов смеется:
Ну, Курилов, теперь тебе домой нельзя возвращаться.
Советские делегаты улыбаются, вспоминая заметку в утренней газете, в которой говорилось о том, что знаменитый советский гарпунер Курилов прибыл на конференцию с секретарем-любовницей.
—- Мерзость! — говорит Леонтий. — Всякую чушь пишут!
Делегаты пробиваются сквозь стену репортеров и входят в здание. Их встречают посол и торговый представитель. Пожимая руки соотечественникам, посол говорит:
Как приятно встречаться с советскими людьми. Дышать становится легче. Как будто свежим ветерком подуло. А тут, товарищи, душно, очень душно...
Какая здесь затхлая атмосфера, вы почувствуете на конференции, — улыбается торгпред и приглашает делегатов к столу.
Международная конференция начнет свою работу через несколько дней. Советские делегаты еще и еще раз перечитывают материалы, обсуждают свои предложения. Предстоит упорная и трудная борьба. Торгпред предупреждает:
Все иностранные делегаты будут много и напыщенно говорить о великом значении конвенции, которая позволит сберечь от истребления китовые стада, будут пространно рассуждать об неукоснительном соблюдении принимаемых правил. Это не должно вас обмануть.
Но их большинство, и они любое свое предложение могут провести, не считаясь с нами, — озабоченно говорит Горева.
Нет, — качает головой посол, — иностранные делегации с тревогой ждут, что скажете вы. Общественное мнение играет большую роль. А оно, несомненно, будет на нашей стороне. О наших предложениях уже известно в печати. Посмотрите, что пишут газеты самых различных направлений, — он указал на груду газет на столе.
Опять какая-нибудь пошлость, — брезгливо морщится Горева.
Нет, — посол берет одну из газет, — эта газета левого направления, она симпатизирует нам. Имейте в виду, что после установления наших дипломатических отношений с Америкой все больше усиливается интерес американского народа к стране строящегося социализма. Вот послушайте, что пишет газета: «Сейчас все частные китобойные компании ведут хищнический промысел. Принятие международной конвенции в той редакции, которая ими предложена, явится для них удобной завесой, скрываясь за которой они будут продолжать свой промысел в зонах размножения китов. Советские китобои предлагают прекратить охоту на серых китов, летние пастбища которых находятся в их водах. Советские гарпунеры не стреляют по редкому гренландскому киту. Мы призываем всех китобоев мира делать то же самое. На каждом плавучем заводе должно быть не менее двух инспекторов для наблюдения за китобойным промыслом, чтобы обеспечить круглосуточное контролирование работы. Аналогичное инспектирование должно быть обеспечено на каждой береговой станции. Необходимо установить контрольные цифры промысла китов, выше которых убой должен быть запрещен. Необходимо также ограничить сроки промысла. Гарпунеры и команды плавучих заводов, береговых станций и китобойцев приглашаются на таких условиях, что их заработная плата зависит от выполнения правил принятой конвенции, от породы и величины, а не только от количества убитых китов. Никаких видов оплаты гарпунерам не производить за поимку кормящих самок или молочных китов и в каждом случае нарушения этого правила штрафовать, а при повторении — увольнять со службы с долголетним запрещением работать на китобойцах...»
