Правильно, очень правильно! — восклицает Горева. — Вот это честно, справедливо!
Как видите, мы не одиноки, — улыбается посол. — А вот другая газета. Она финансируется компанией Дайльтона. Сегодня в ней опубликован проект предложений американской делегации. Послушайте.
Посол развертывает газеты и читает предложения, которые американцы намерены внести на рассмотрение конференции. Советские китобои слушают внимательно. Северов делает заметки в своем блокноте. Горева несколько раз порывается что-то сказать, но Северов удерживает ее. Когда посол откладывает газету, она горячо, с возмущением начинает говорить:
Все эти предложения малозначительны и неточны и, если их принять, то это значит позволить китобоям вести еще более хищнический промысел.
Северов и торгпред такого же мнения. Горева продолжает:
Вот в третьем пункте у них запрещается ловить или убивать молодых китов и сосунков. Это очень хороший пункт, и наша делегация его полностью одобряет...
Он есть в наших предложениях, только несколько в другой редакции, — замечает Северов.
Но в американских предложениях есть девятый пункт, — говорит Горева. — В нем точно указаны в футах и метрах размеры промысловых китов. Животных же меньших размеров запрещается ловить или убивать. Взгляните на эти цифры. Они звучат убедительно. Однако нам ясно, что они неудовлетворительны. Контрольные размеры китов, не подлежащих убою, занижены. Девятый пункт противоречит пункту третьему. Девятый пункт практически разрешает убой неполовозрелых китов — голубых, финвалов и кашалотов... Возьмем для примера раздел «а» пункта девятого. Здесь записано, что запрещается убивать синего кита менее семидесяти футов. Но это же размер неполовозрелого кита. Такая же картина по всем разделам.
Эти исключения развязывают руки китобоям, — поддерживает Гореву торгпред, — и китобои получают возможность снова охотиться за молодыми китами во всех зонах — запретных и открытых. При этом, конечно, не может быть и речи о восстановлении китовых стад. Наша делегация должна настаивать на принятии самых строгих мер для охраны молодых китов и кормящих самок, и прежде всего кашалотов, подвергающихся в последнее время наибольшему истреблению, в особенности у японских островов.
Как видите, работа вам на конференции предстоит большая, — говорит посол. — Правда на нашей стороне, и поэтому действуйте смело, напористо. Приготовьтесь и к различным провокациям. Вот сегодня в одной из газет опубликована статья Отто Грауля.
Грауля? — разом переспрашивают китобои.
Да, — кивает посол. — Он теперь капитан-директор китобойной флотилии «Аризона». Слушайте, что он пишет: «Я был весьма удивлен, узнав о предложениях русских китобоев. Большевики пытаются обмануть общественное мнение. Они умышленно выступают с весьма острыми требованиями, чтобы за ними скрыть свое хищническое истребление китов. Большевики бьют китов всех без разбора. То же самое они заставляли делать нас, иностранных гарпунеров, а когда мы отказались, угрожали нам. Мы вынуждены были бежать из России. Капитан-директор Ямага уже сообщал, что застал советский китобоец «Шторм» с тушами китовых детенышей...»
Какая мерзость! — глухо произносит Северов.
Вас, честных людей, будет мало на этом международном совещании, — предупреждает посол. — Остальные — это хозяева китобойных фирм и флотилий или подставные лица. Один Дайльтон держит больше шестидесяти процентов акций норвежских китобойных компаний. Неужели он пойдет добровольно на сокращение своих доходов? Повторяю, вы проведете важную работу. Сделайте первый шаг — самый трудный. На следующем международном совещании по китобойному промыслу, надеюсь, будет легче.
- Ну нет, — смеется Курилов. – Сюда я больше не ездок!
Делегаты оживляются.
Чуть не забыл! — говорит посол – Пришла почтоа из Союза.
Посол раздает всем письма, а Курилову вручает два:
О вас больше всех скучают дома. И здесь есть знакомые.
Знакомые? Здесь? — удивляется Леонтий.
Да, — кивает посол. — Олафа Нильсена знаете?
Нильсен? — переспрашивает Северов. — Мы все его знаем. Он был у нас на «Труде» гарпунером, а потом уехал и больше не возвращался и не писал, словом, исчез.
Вот он-то и написал письмо вам, — подтверждает посол и протягивает управляющему трестом конверт. Северов вскрывает его. На маленьком листке бумаги нацарапано: «Из газет я узнал, что вы здесь. Очень хочу вас видеть. Пытался встретиться с вами, но это оказалось невозможным из-за полисменов. Вид у меня такой, что и близко к подъездам не подпускают. Напишите, где я могу вас встретить. Мой адрес: «Блэк-парк, 17-8. Олаф Нильсен».
— Не ловушка ли тут? — спрашивает Северов.
Не думаю, — качает головой посол. — Нильсен давно здесь живет. Все пытался получить визу в норвежском посольстве: хотел выехать на родину или же к нам. Но в визе ему отказали. Вот он тут и обитает, нищенствует. Поезжайте посмотрите.
Едемте все вместе, — предлагает Горева.
Едем, — решает Северов.
Возьмите такси, — предупреждает посол. — Появление машины советского посольства на окраинах города может вызвать ненужные толки.
4
Северов, Курилов и Горева едут в предместье Вашингтона. Автомобиль мчится куда-то на северо-запад. Быстро мелькают благоустроенные кварталы с белыми в глубине садов особняками, с причудливыми фонтанами.
Потом тянутся кварталы двух- и трехэтажных деревянных домиков с подслеповатыми окнами, с промасленной бумагой, вместо выбитых стекол, с облупившейся штукатуркой, из-под которой, как ребра, виднеется дранка. Мрачно стоят и закопченные кирпичные дома тюремного вида.
Здесь уже нет ни зелени, ни фонтанов. На балконах и подоконниках, в открытых дворах сушится цветное тряпье. По улицам бродят понурые люди, бегают оборванные ребятишки. И тут же лезут в глаза яркие плакаты. На рекламе изображены розовощекие джентльмены с широкой улыбкой и белыми зубами, длинноногие полуобнаженные девушки с голубыми мечтательными глазами, пухлые малыши.
На фоне страшной нищеты окраин города все это выглядит нелепо. Курилов отворачивается.
Шофер вдруг тормозит. Впереди по дороге движется похоронная процессия. На стареньком разбитом автомобиле, который, казалось, вот-вот развалится, стоит гроб с бумажными цветами, обитый марлей. За гробом идут несколько негров с опущенными головами.
Шофер сворачивает в первый переулок и. объехав процессию, выбирается на шоссе.
Несколько минут езды — и машина останавливается у каменной ограды кладбища с металлической фигурой Христа над воротами. Краска с нее смыта непогодой. Из калитки навстречу машине выбегает привратник. На его широких плечах болтается старый заплатанный пиджак. Правый глаз закрыт черной повязкой.