Возле рубки трется Валеев, видать, хочется самому за штурвал подержаться, да стесняется. Мичман нарочно отходит, и Валеев просит Хомутинникова:
— Дай попробую.
— Одна пробовала, да знаешь, что вышло? — куражится Хомутинников.
— Знаю. Старо.
— Ну и топай.
— Не очень и хотелось. Подумаешь, велика хитрость управлять старым корытом.
— А ну стань! — кричит Хомутинников. — Попробуй.
Валеев становится за штурвал, баржа начинает вихлять. Хомутинников злорадно ухмыляется, а Валеев смущен, из всех сил старается удержать баржу на прямом курсе, даже пот на лице высыпал.
Потом за штурвал снова становится Хомутинников, что-то объясняет, Валеев внимательно слушает. Что же, пусть учится, осенью Хомутинников в запас уходит, вот и будет ему замена.
* * *
Первый пароход пришел двадцать четвертого июля. Он доставил арматурную сталь, пилолес, битум, взрывчатку, медикаменты, апельсины, сигареты, капусту, муку, чеснок и коньяк. Такой строительно-продуктовый винегрет — привычная начинка пароходов, отправляющихся в Арктику. Обычно трюмы загружаются более тяжелыми и громоздкими строительными материалами, а сверху досыпаются всем остальным. Но с первым пароходом обязательно отправляются свежие овощи и фрукты, потому что, сколько их ни завозят на Крайний Север, в апреле они кончаются.
Едва из-за горизонта показался дымок первого парохода, все население поселка от мала до велика высыпало на берег, хотя было раннее утро, начало шестого. Вездесущая детвора успела проникнуть на катера и баржи, и мичману Тузу пришлось организовывать «прочесывание» всех плавсредств.
День был ветреный, накануне пронесся снежный заряд, в низинках лежали белые плешины снега, и ветер завивал там тугие сугробы. Залив весь был покрыт белыми завитушками, ветер срывал с них пену и брызги, и мичман Туз объяснял молодым солдатам, что сие явление означает волнение моря в четыре балла.
Пароход стал на два якоря недалеко от устья Игрушки, в шести кабельтовых от берега. На катере прибыли капитан, первый помощник и двое хозяйственников, сразу же приступивших к оформлению накладных, квитанций и еще каких-то документов. Потом к борту парохода пристала первая баржа, заработали краны, лебедки, заметались длинные руки стрел.
А к деревянному причалу уже спешили грузовики. Олег, удрав из санчасти, забежал домой, чтобы переодеться. Марс тоже увязался за ним, пришлось и его посадить в кабину попутной машины. Они не доехали до причала метров триста, когда машина остановилась. Впереди образовалась пробка. Олег вылез из кабины и пошел узнать, в чем дело.
Перед первой машиной кучкой стояли шоферы, курили, тихо переговаривались и наблюдали за тем, как утка переводит через дорогу свой выводок. Видимо, по каким-то соображениям она решила переселиться из одного озерка в другое и вот сейчас никак не могла сладить со своим непослушным потомством. Особенно безобразничал один, с желто-зеленой стрелкой на крыле. Он то выскакивал на обочину, то снова прыгал в канаву и, быстро перебирая красными лапками, плыл вдоль дороги. Утка что-то сердито кричала ему, но он не слушался. Тогда она побежала ему наперерез, тихонько щипнула за спину, и утенок повернул обратно. Но вылезать на дорогу он никак не хотел, и утке пришлось ухватить его клювом за крыло и вытащить из канавы.
Но пока она возилась с этим, остальные разбрелись кто куда, а один смельчак ухитрился даже забраться под колесо передней машины. Солдат полез под машину, накрыл его шапкой, потом в шапке же отнес к матери. Утка, начавшая было тревожно крякать, успокоилась и даже крякнула солдату что-то благодарное.
— Ишь ты, какая вежливая! — сказал солдат, и все засмеялись.
Но в это время сзади пролез между машинами еще один шофер и закричал:
— Какого черта стоим?
Увидев утку, сказал:
— Смотри как отъелась, зажарить бы такую.
— Да ты что, спятил? Мать же она!
— Подумаешь, их тут вон сколько…
Но на него сразу уставились два десятка гневных глаз, а солдат, поймавший утенка шапкой, угрожающе произнес:
— А ну, хромай отсюда, пока не накостыляли!
Когда тот шофер юркнул за машину, солдат с досадой сказал:
— Вот ведь заведется такой, всю радость отравит.
— А ну его. Вообще-то, конечно, можно бы и накостылять.
Утка между тем благополучно перевела выводок через дорогу, успокоилась и величественно плыла по канаве, точно линкор в сопровождении сторожевых катеров.
Шоферы разбрелись по машинам, взревели моторы, и колонна тронулась дальше.
К вечеру погода испортилась окончательно: небо затянуло тучами, подул сильный порывистый ветер. Залив закачался, заворочался тяжелыми валами, угрожающе загудел, и среди этого непрерывного гула тяжкие стопы деревянных причалов были едва слышны.
Потом ветер как-то неожиданно стих, сквозь грязные сугробы облаков продралось лохматое солнце, глянуло на землю раз-другой, что-то ему тут не понравилось, и оно снова спряталось за высокий темный вал тяжелых туч, грозно надвигавшийся с норд-норд-веста. Густо повалил снег, на несколько минут стало совсем темно. А потом вдруг ярко брызнуло солнце, и в ясной голубизне неба теперь хозяйничал только ветер. Вырвавшись на волю, он совсем взбесился, подхватил остатки туч, разбросал их в разные стороны и обрушился на океан.
Между тем подошел еще одни пароход, бросил якоря недалеко от первого, а Савкин сообщил, что на подходе еще и лесовоз. Метеостанция с Косистого обещала дальнейшее ухудшение погоды.
— Если хотя бы один пароход уйдет неразгруженным, с меня спустят шкуру, — сказал Савкин.
— Дайте мне еще роту солдат, — попросил Олег.
— Милый, бери хоть пять, только разгружай!
Легко сказать «разгружай», а попробуй это сделать в такой чертолом, когда баржа то взлетает выше палубы парохода, то проваливается и лезет прямо под днище. И хотя Савкин дал еще две роты солдат, но проку от них мало: на палубе толкотня, только и гляди, чтобы в этой неразберихе кого-нибудь не смыло за борт или не зацепило грузом. Мичман Туз мечется от одной группы солдат к другой:
— Полундра!..
Над палубой нависла огромная связка брусьев, крановщик никак не может попасть в трюм, такелажники разбежались кто куда, и только Туз, широко расставив ноги, стоит возле трюма и взмахами рук показывает крановщику, куда передвинуть связку.
— Товарищ Туз, осторожней! — кричит ему в мегафон Силантьева с борта лесовоза.
Но Туз только досадливо отмахивается. Вот он подбежал к самому краю трюма, резко взмахнул рукой, и крановщик опустил связку в трюм. Туз первым спрыгнул туда, отцепил стропы, крановщик начал выбирать трос, но зацепился крюком за кромку трюма. Как назло, в этот момент баржа полетела вниз, потянула за собой кран, стрела его выгнулась.
