Ознакомительная версия.
— Не стреляйте! Это мы!
Пришлось перебираться через каменный бруствер высотой по грудь. Те, что ждали на другой стороне, помогали перетаскивать раненых.
Не успели все воины-соары перебраться через бруствер, как в проходе сразу за ними показались ревущие турки. Шесть человек, до сих пор не принимавшие участия в сражении, отчаянно рвались в бой: они зарядили все оставшиеся мушкеты и расставили их вдоль утеса; когда турки приблизились к брустверу, защитники уперли в землю длинные копья.
Первым залпом весь передний ряд нападавших турок был убит, началось смятение: передние пытались отступить, задние толкали их вперед.
Второй залп в упор из заранее подготовленных мушкетов нарушил равновесие, и оставшиеся турки побежали назад по проходу и скрылись за поворотом.
Хотя стена утеса скрыла их, узкое ущелье усиливало голоса, и Дориан слышал каждое слово: турки проклинали соаров и призывали друг друга к новому нападению. Дориан знал, что передышка перед новой атакой будет краткой.
— Воды! — приказал он. — Принесите мехи с водой.
В ущелье было жарко, как в печи, а борьба была тяжелой и яростной. Воины глотали горькую солоноватую воду источников Гхайл-я-Ямин так, словно это сладкий шербет.
— Где Хасан? — спросил Дориан, пересчитав защитников.
— Я видел, как он упал, — ответил один из воинов, — но я тащил Заида и не мог вернуться за ним.
Дориан опечалился: Хасан был одним из его любимцев. Теперь осталось только двадцать человек, способных сражаться.
Удалось привести с собой пятерых раненых, но остальные были отданы на милость турок.
Раненых перенесли туда, где лежали верблюды, и Дориан разделил уцелевших на четыре одинаковых отряда.
На бруствере одновременно могли сражаться только трое. Дориан разместил три остальных отряда за первым: после первого залпа передовая группа отступит, чтобы перезарядить мушкеты, а ее место займет следующая. Он надеялся благодаря этому вести постоянный огонь по туркам, когда те пойдут в атаку. Впрочем, Дориан сомневался, что им удастся пережить ночь.
Мало кто из его бойцов еще был способен держаться на ногах, а за турками закрепилась слава страшных и доблестных воинов. Дориан понимал, что они используют какую-нибудь уловку, чтобы свести на нет усилия защитников. Он только надеялся выиграть для аль-Малика время. В конце концов им придется выбираться самим с помощью копий и сабель.
Они сидели за бруствером в жарком неподвижном воздухе прохода, сберегая силы.
— Я поменял бы свое место в раю на хорошую трубку кейфа.
Мисха улыбнулся, обматывая грязной промокшей от пота тряпкой сабельную рану на предплечье. Опьяняющий дым упомянутой травы делал курильщика бесстрашным и нечувствительным к боли.
— Я сам приготовлю для вас трубки и своими руками подам каждому, когда мы будем сидеть в залах Маската, — пообещал Дориан и умолк, услышав, как кто-то зовет его по имени.
— Аль-Салил, брат мой! — Голос эхом отдавался в скалах. — Сердце мое радуется нашей новой встрече.
Голос высокий, почти женский. И хоть тембр голоса изменился, Дориан сразу его узнал.
— Как твоя нога, Заян аль-Дин? — крикнул он в ответ. — Иди сюда, я сломаю вторую, чтобы выправить твою хромоту.
За поворотом невидимый Заян засмеялся.
— Мы придем, брат мой, поверь, придем, а тогда смеяться буду я — мои турецкие союзники задерут твое одеяние и перегнут тебя через седло верблюда.
— Думаю, ты бы наслаждалась этим больше меня, Заяна.
Дориан использовал в речи женский род имени, как будто говорил с женщиной, и Заян на время замолчал.
— Послушай, аль-Салил, — закричал он снова. — Здесь твой брат по крови Хасан. Ты бросил его, когда убегал, как трусливый шакал. Он еще жив.
Дориан почувствовал, что леденеет от ужаса.
— Он храбрый человек, Заян аль-Дин, — крикнул он в ответ. — Пусть умрет достойно.
Хасан был его другом с первых дней пребывания Дориана у соаров. У него две молодые жены и четверо маленьких сыновей, старшему всего пять лет.
Страшный крик огласил проход, крик смертной боли и гнева, перешедший в стон.
— Вот тебе дар от твоего друга.
Что-то маленькое, мягкое, окровавленное вылетело из-за угла ущелья, прокатилось по песку и остановилось перед бруствером.
— Тебе понадобится лишняя пара яиц, аль-Салил, брат мой, — крикнул Заян. — Вот они. Хасану там, куда он отправляется, они ни к чему.
Воины племени соар рычали и сыпали проклятиями, а Дориану слезы жгли глаза. Хриплым голосом он крикнул в ответ:
— Клянусь именем Господа, когда-нибудь я сделаю с тобой то же самое.
— О брат мой, — отозвался Заян, — если этот пес соар так тебе дорог, я верну его тебе. Но сначала взгляну на его печень.
Снова послышался страшный крик, и из-за угла показался Хасан. Шатаясь, он направился к брустверу. Он был обнажен, и между ног виднелась темная кровавая дыра. Ему вспороли живот, и вывалившиеся внутренности цеплялись за ноги, скользкие, ало-лиловые. Хасан наклонился к Дориану и издал звериный стон: его рот был пустой кровавой пещерой. Заян аль-Дин отрезал ему язык.
Не дойдя до бруствера, он упал и лежал на песке, слабо дергаясь. Дориан с мушкетом в руке перепрыгнул через укрепление. Он приставил ствол к затылку Хасана и выстрелил.
Череп Хасана лопнул, как спелый арбуз. При звуке выстрела турки выскочили из-за поворота, набегая, как волна прибоя.
Дориан прыгнул через стену обратно.
— Огонь! — крикнул он своим людям, и залп мушкетных пуль, как горсть камней, ударил по переднему ряду атакующих.
Несколько оставшихся до темноты часов бой шел с переменным успехом. Постепенно проход заполнили тела мертвых врагов, лежавшие грудой, почти такой же высокой, как скальная стена, а все ущелье заполнил густой пороховой дым, так что дышать стало трудно и все тяжело пыхтели, стреляя и перезаряжая мушкеты. Дым смешивался с металлическим запахом крови и газами из разорванных внутренностей, на жаре соленый пот заливал лица и ел глаза.
Используя убитых как штурмовую лестницу, турки трижды поднимались на бруствер, и трижды Дориан и воины-соары отбрасывали их. Когда стемнело, лишь семеро арабов, все раненые, еще держались на ногах. В промежутках между атаками они оттаскивали своих погибших и раненых в глубину прохода, к верблюдам. Ухаживать за ранеными было некому, и Дориан поставил рядом с теми, кто еще мог пить, мехи с водой.
Якубу по прозвищу Кошка удар боевого топора разрубил правое плечо, и Дориан не мог остановить кровотечение.
— Мне пора покинуть тебя, аль-Салил, — прошептал Якуб и с трудом встал на колени. — Подержи для меня саблю.
Ознакомительная версия.
