— Ну почему ему больше всех надо? Герой! Гвоздь для вымпела переходящего! Марченко годами в отпуск не ходит, пароход ему бросить не на кого! Коробка железная одни руки любит! А меня? Есть на кого? А я? Железная?..
— И буфетчица с ним — сучка такая — четвертый рейс подряд одна и та же пошла, — сказала уже просто, без надрыва, успокаиваясь.
— Вообще-то, за него все люди держатся, — впервые за вечер улыбнулся Третий.
Была кухня. Были всхлипы. Капала вода из крана. Третий, сидя на табуретке, убаюкивал затихающую женщину. Женщина, пожалуй, была покрасивее той миллионерши из видика. За окном косо летел снег.
Партия Альбанова по разводьям переправляется на байдарах со льдины на льдину. Снова впрягается в нарты, погрузив на них лодки. Третий тащит нарты с больным. Больной бредит.
— Штурманец, письмо… Письмо в ящик опустил? Улица Сухарная, дом два. Женке моей.
— Отправил. Теперь жди ответа, — выдыхал Третий.
— Жаль. Не дойдет. Адресок неправильный, — неожиданно внятно говорит больной.
— Женку на вдову выправить надобно.
Третий некоторое время молча и с ожесточением тянет нарты, спотыкаясь и падая. Партия уже заметно ушла вперед. У людей уже нет сил на то, чтобы оглядываться.
— Брось меня, штурманец, — совершенно ясно и рассудочно говорит больной.
— Я — конченый. Пропадешь со мной ни за грош.
Крики «го-го-го» со стороны ушедших вперед. Ищут, вспомнили. Но как-то слишком радостно что-то кричат.
Над белизной покореженной торосами выткнулось темное пятно свободных от снега скал.
Третий растирает лицо снегом:
— Земля Франца-Иосифа. А ты говоришь. Будем жить, бродяга.
Третий шел вдоль причала местного флота. Сейнера выметали невода прямо на причал. Люди в оранжевых шторм-робах ползали по капроновой зелени, латая сети. Судовые щенки, сбившись в свору, ошалев от солнца, носились по этим эрзац-лужайкам из капрона, азартно облаивая чужаков. Вода ковша обретала прозрачность и цвет: Третий жмурился от пускаемых рябью волны зайчиков.
Кричали чайки. Третий шел по причалу холодильника, между ног кранов, в направлении, обратном первому своему появлению.
Третий шел уже по набережной. Ручьи талой воды. Важно прогуливающиеся по лужам бакланы. По заливу бежал рейдовый катерок. На парковой лавочке, закрыв глаза, нежился на солнышке Адмирал, впитывая в себя каждый квант солнечной энергии. Он по-прежнему был в калошах на босу ногу.
Третий шел по конторскому коридору к отделу мореплавания. Но дверь распахнулась раньше, и Третий нос к носу столкнулся с Фаиной. Молча кивнул ей. Фаина не заметила его. Она была в делах: в очках и с папкой для приказов в руке.
— А, Альбанов! Заходи-заходи! — пригласил бодрый голос.
Берег. Чистая вода с отдельными льдинами до самого горизонта.
Накатывается волна. Люди Альбанова стоят у холмика из камней.
Глухо щелкают два карабина. Патроны надо беречь.
Вдруг — выстрел. Эхо далекого выстрела и рев раненого зверя. Люди срываются и бегут вдоль берега.
Еще выстрелы, совсем близко. За изгибом берега бегущие натыкаются на тлеющий костер из плавника, развороченные нарты с припасами. Кровавый след ведет в скалы. Еще выстрел. В расселине люди натыкаются на тушу медведя, изуродованный зверем труп и Конрада, исступленно посылающего в тушу патрон за патроном.
Расстреляв весь магазин, Конрад оборачивается и видит выстроившихся полукругом людей, от которых он бежал несколькими неделями раньше. Третий от неожиданности вскрикивает. Перед ним стоит Корефуля.
Корефуля молча бросает к ногам преследователей карабин, бляшанку с почтой и отходит лицом к скале, сложив руки за спиной. Люди Альбанова молча уходят, оставляя Третьего один на один с беглецом. Люди хмурятся, они ждут еще одного выстрела. Третий поднимает бляшанку с почтой, сует ее за пазуху. Вешает на плечо Корефулин карабин и молча уходит вслед за своими людьми.
Третий идет, впрягшись в лямку. Качаются перед глазами следы. Качается горизонт. Кто-то молча впрягается рядом. Корефуля. Так же молча продолжают тащить нарты вдвоем. Падают, наткнувшись на тело шедшего впереди.
Еще один холмик на берегу.
Пролив, море дыбится волнами с пенными барашками. Люди, их осталось всего пятеро, спускают на воду две байдарки. Виден невысокий берег соседнего острова.
Волна с силой накатывается на берег, вынося на камни полуживых Третьего и Корефулю. Они на четвереньках ползут в потоках уходящей воды, цепляясь за камни. Изнеможденно лежат, выбравшись на сухое место. Море бьет о камни опрокинутую байдару. Второй байдары не видно, но со следующей волной приносит белоснежно-чистый подшлемник.
Корефуля приподымается на руках, что-то мычит, показывая Третьему на избу в невысоких скалах. Продуктовый склад австрийцев. Оба, не сговариваясь, бегут к избе на четвереньках. За с трудом открытой дверью оказывается хорошо знакомая Третьему каюта отстойного «тропика».
Кипела вода в банке. Кипятильник уже почти осох. Капли конденсата стекали по стеклу иллюминатора. Рядом с банкой валялся на столе разорванный суповый пакет, горбушка хлеба и две луковицы. Пепельница из пивной банки ощетинилась окурками. Тут же валялась пустая пачка с картой Беломорканала и несколько медных монет.
Третий неподвижно лежал лицом к переборке. Он не реагировал на то, что уже не один в каюте. У дверей молча стоял Корефуля. Ничего не выстояв, прошел к столу, вырубил кипятильник, выставил бутылку водки, и со вздохом сел в кресло.
— Знаешь, кто на этот раз?
— Самсоненко.
— Нет, не Самсоненко, — покачал головой Корефуля.
Он встал, и еле слышно поставил все точки над и, прежде чем уйти:
— Я.
Солнце скрылось за тучей, но Адмирал по-прежнему сидел на своей лавочке около ротонды. Третий сел рядом. По заливу, без гудков и сантиментов волокли за ноздрю на выход в море его «тропик».
— Куда его? — спросил Адмирал, знаками прося папиросу.
— В Грецию. Там все есть. Кроме папирос, — ответил Третий.
Адмирал лезет в карман своего плаща и показывает Третьему горсть окурков на заскорузлой ладони. Третий достает из-за пазухи бляшанку с почтой, вскрывает ее ножом. Они с Адмиралом скручивают по самокрутке и подкуривают. Третий в задумчивости подносит догорающую спичку к остаткам листа со словом «Рапортъ», прячет за пазуху остальные письма в обычных почтовых конвертах.
Снова пошел снег. Он валил хлопьями, в полном безветрии. Он не таял и не тонул. Он покрывал море, превращая его в снежную равнину. По равнине тянулись две цепочки следов. Третий и Адмирал уходили к горизонту, оживленно разговаривая, и размахивая руками. Наверное, травили свои морские истории.
