калошами. Надо мягко опуститься. мягко".
Логично и точно работала мысль в это страшное мгновение.
Над самой миной Федор сделал отчаянный рывок в сторону и упал рядом со смертью, задев мину скафандром. Почувствовал, как рожок мины уперся в бок.
— Федя, Федя! — надрывался в телефон Толик. — Ты чего?!
— Н-не трогать ш-шланг-сигнал! — заикаясь, отозвался Федор. — Дай больше воздуху.
Затаив дыхание, медленно отделился от мины и осторожно стал отступать.
— Вира шланг-сигнал! Давай, давай скорее! — закричал Федор, когда отпятился от мины на безопасное расстояние.
Знакомое чувство страха захлестнуло его.
На трапе он долго молчал, обессиленный пережитым. Наконец облизнул пересохшие губы.
— Дай курну.
Степан сунул ему в рот "бычок". Федор жадно, несколько раз подряд, затянулся.
— Мина. Упал на нее.
— Мина? — Степан резко обернулся к Женьке. — Бабкин?!
— Где мина? Какая мина? Не видал! — рыскал глазами Женька.
— Врешь! — подозрительно-зорко щупал его взглядом Степан.
— Чего "врешь", чего "врешь"! — Знакомые истерические нотки послышались в голосе Бабкина. — Сказано: не видал!
— А ты держи глаза в руках! Понял?.. — сквозь зубы процедил Степан. Играя желваками на побелевших скулах, отвернулся от Женьки. — Что же делать, а? Может, сами рванем, а?
У Федора нехорошо екнуло сердце.
— Рванем, а? — настаивал Степан.
— Давай, — через силу выдавил Федор.
— Почему она не всплыла? — допытывался Толик, присев перед Федором и заглядывая в шлем. — Как же так? Почему не всплыла?
— Почему да отчего! — обозлился Федор. — Чего ты пристал? На плаву она! Якорь на минрепе тащит!
— Чего кричишь-то, — обиделся Толик. — С цепи сорвался?
За два года войны наглоталось море этих таблеток и выплевывало их, когда надо и когда не надо.
Пока Федор дотягивал махорочный "бычок", ему приготовили противотанковую мину. этими минами водолазы рвали на дне камни, мешающие ровнять "постель" под ряжи вновь строящихся причалов.
— Ты там поосторожнее, — предупредил Степан.
"Пожалел волк кобылу..." — подумал Федор, а вслух сказал:
— Закрывай иллюминатор...
Федор приблизился к мине. Вот она, законсервированная смерть!
В воде вырисовывался темно-зеленый рогатый шар. На верхней части мины суриком были нанесены какие-то буквы и номер, от нижней половины тянулся к грунту короткий запутавшийся минреп. Минреп то натягивался, то ослабевал: мину слегка болтало.
Стоит случайно стукнут вот этот рог-боек с холодно поблескивающей стекляшкой на конце, и несколько сот килограммов немецкого тротила разорвут тебя в клочья. Сердце нырнуло в ледяной холод, и в коленях стало пусто, как и тогда, под кораблем. Но тогда совсем другое: попался — лежи, а тут... Надо было вызвать тральщик, и пускай он ее срезает тралом. Им за это "гробовые" платят.
Сверху спросили:
— Ну как, спускать?
— Давай.
На шкертике спустили плоскую, как черепаха, противотанковую мину. От запала тянулись тонкие проводки к взрывной машинке наверх.
Федор осторожно принял мину на руки.
— Стоп мину!
Теперь подложить...
Сделать несколько шагов и подложить противотанковую мину под морскую...
Сделать несколько шагов...
Во рту стало сухо и горько. Никак не мог проглотить клейкую горячую слюну. Липкий пот заливал лицо.
Федор, как загипнотизированный, не спускал глаз с рогатого черепа мины и повторял: "Ты должен! Должен!" И тут же оттягивал: "Еще минуточку постою — и подложу. Вот еще минуточку". И вдруг будто кто стал нашептывать: "Жить один раз. Один! Зачем подкладывать? Можно и не подкладывать. Противотанковая рванет так, что и морская сдетонирует".
От счастливой подсказки дрогнуло сердце. С облегчением Федор опустил противотанковую к ногам и торопливо закричал:
— Вира шланг-сигнал!
Хотелось мгновенно оказаться наверху. "Скорей, скорей отсюда!" Спиной, покрытой холодной испариной, физически ощущал прикосновение смерти.
На трап залез одним духом. "Ну, пронесло!"
Степан открутил иллюминатор.
— Подложил?
— Подложил, — невольно отвел глаза Федор и почувствовал, как жарко бросилась в лицо кровь.
— Можно отходить? — спросил Степан.
Федор молчал. Он вспомнил слова Свиридова: "В тебе я уверен. Парень ты честный".
Степан, не дожидаясь ответа, махнул рукой нетерпеливо выглядывавшему из машинного отделения Мухтару.
Мотор фыркнул, катер затрясся мелкой дрожью.
"А вдруг не сдетонирует?" — заледенел Федор.
— Вылазь на палубу! Чего стоишь-то? — сказал Степан, сняв с Федора шлем.
Прислонясь спиной к стене кубрика, стоял Бабкин. Федор на миг встретил его ускользающий взгляд. На губах Бабкина тлела выжидательная улыбка-полугримаса, и она, как крапива, жиганула Федора.
— Стой! — закричал он, трезвея от стыда и злобы на себя.
— Ты чего? — Степан чуть не выронил из рук шлем.
— Глуши мотор! На грунт пойду!
Они встретились глазами, и Степан все понял.
— Глуши мотор! — свирепо рявкнул он.
— Вы что, спятили? — разинул рот Толик, но Степан уже закручивал гайки на шлеме.
Стиснув зубы, сдерживая нервную дрожь, Федор торопился к мине, будто она за это время могла исчезнуть.
"Трус! Шкура! Трус, трус, трус!"
Накипали злые слезы.
Но, не дойдя до мины, вновь остановился. "Ну иди же, иди!" Ноги не слушались.
Мина по-прежнему слегка дергалась на минрепе.
И снова страх, от которого заныли зубы, охватил Федора.
Мелькнула мысль: "Зря пошел!" — но тут же испугался, будто кто мог услышать. "Иди же, иди!" Наверху ждут, а он тут стоит — и ни с места! От бессилия и отчаяния чуть не заплакал.
— Еще шаг, Федя, — тихо сказал кто-то. — Сделай шаг.
"Что это? — вздрогнул Федор. — Мерещится? Кто это? Толик? Ну, конечно, он! Он следит за мной, он вместе со мной!"
— Сделаю, — прошептал Федор.
И сделал шаг.
Другой...
Он поднял противотанковую мину и поднес ее к морской. "Вот так!"
Крупная нервная дрожь била тело. Радостный холодок теснил сердце, и оно стучало где-то в горле. "Вот так!"
Федор вдруг почувствовал себя сильным и свободным человеком. "Вот так! Стой, куда торопишься?"
— Чего бурчишь? — спросил Толик. — Все,
