– Был ли у этого человека вид беглого бродяги? – Она даже не заметила, что жалостливые соседи уже оставили ее.
– Его носовое украшение я не запомнил, – ответил старый моряк, но вид у него был такой, точно он валялся под сточным желобом с подветренной стороны. Мне кажется, несчастный страдал от…
– …от безделья. Да, у него было мало работы в последнее время. А без дела полезли в голову всякие мысли. Он страдал от…
– …жены, – четко добавило старик.
Раздался злорадный хохот по адресу Дезире. Однако скандальная супруга не угомонилась:
– Вы не представляете, как я измучилась за все годы жизни с этим человеком! Да по его виду можно было понять, что он оставил оскорбленную жену.
– По его виду трудно было сказать, как он оскорбил жену, оставленную на мертвом якоре, – произнес старик довольно деликатно. – Однако абсолютно было видно, что, если он и оставил бедную жену, он не оставил при ней все ее снаряжение. Вокруг его шеи болтались какие-то женские безделушки, которые ему, видно, больше по душе, чем женские объятия.
– Как, – в отчаянии вскричала Дезире, – он осмелился меня обворовать? Что он взял у меня? Я надеюсь, что это не были мои золотые бусы?
– Я не решился бы утверждать, что это не было ожерелье поддельного золота.
– Несчастный! – вскричала Дезире в бешенстве и с необычайной силой бросилась через толпу к себе домой осмотреть свои спрятанные сокровища. – Злодей! Злодей! Ограбил подругу своего сердца, мать собственных детей!..
– Хватит, – пытался остановить ее трактирщик. – Никогда этого добряка не обвиняли в нечестности. Да и трусом он не был.
Старый матрос с выразительной улыбкой посмотрел на трактирщика:
– Если честный портной украл в своей жизни только у этой крикуньи, то список его краж не велик, ибо всех золотых бус, которые были на нем, не хватило бы на оплату его переезда на пароме. Если бы я засунул себе в глаз все золото, что висело у него на шее, я не стал бы хуже видеть. Однако зачем же подобная толпа закрывает вход в честную таверну, как будто это порт под эмбарго?[18] Поэтому я и отправил эту крикуху проверить свои ценности, а остальные бездельники пошли у нее в кильватере.
Джо Джорам взглянул на старого матроса, на какое-то мгновение замер, а затем, громко и раскатисто захохотав, вскричал:
– Добро пожаловать, Боб Гудрон, добро пожаловать! С какого облака ты свалился, старина? Какой ветер занес тебя в этот порт? По какому случаю ты снова в Ньюпорте?
– Слишком много вопросов, друг Джорам, чтобы отвечать на них в открытом рейде. И тема слишком сухая для разговора на свежем воздухе. Когда я буду в одной из твоих кают, с кружкой джина и хорошим куском род-айлендского мяса, ты сможешь задать мне сколько хочешь вопросов, а я дам столько ответов, сколько мне захочется, как тебе известно.
– А кто заплатит, честный Боб? – спросил трактирщик, пропуская в дверь старого матроса с усердием, которое странно противоречило только что произнесенным словам.
– Кто? – переспросил старый матрос, показывая ему гинею, полученную им от Уайлдера. – Кто? Видите вы этого джентльмена? Могу похвастаться, что за меня поручится изображение его августейшего величества самого короля, да благословит его Бог!
– Да благословит его Бог! – послышались некоторые голоса.
– Да благословит его Бог! – повторил Джорам, пропуская в заднюю комнату гостя, как и других, кому покровительствовал. – Входи, старина. Сейчас ты подцепишь абордажным крюком говяжью тушу.
Уайлдер, подошедший в это время к таверне, вошел в нее вслед за Бобом. Но, пока думал, как добраться до старика, не вызвав интереса присутствующих, вышел трактирщик и обратился к нему:
– Как успехи, сударь, отыскали подходящее судно? – спросил он его, узнав незнакомца, с которым уже беседовал утром. – Теперь рабочих рук больше, чем работы.
– Не совсем, – ответил Уайлдер. – Прогуливаясь сейчас на холме, я встретил старого матроса, который…
– Гм! – прервал его трактирщик, украдкой делая ему знак следовать за собой. – Вам будет удобнее, сударь, позавтракать в другой комнате.
Уайлдер последовал за своим проводником. Пройдя извилистый коридор, тот провел Уайлдера по лестнице на верхний этаж.
Поднявшись, он тихо постучался в дверь.
– Войдите! – раздался громкий, строгий голос, заставивший вздрогнуть нашего авантюриста. Однако, войдя в низенькую тесную комнату, он не увидел там никого, кроме своего старого знакомца-матроса, которого трактирщик назвал Бобом Гудрон. Пока Уайлдер осматривался вокруг, несколько удивленный положением, в котором очутился, трактирщик удалился, и он остался наедине со своим сообщником. Последний в эти минуты оказывал честь стоявшему перед ним куску мяса, который он запивал напитком, очевидно, пришедшимся ему по вкусу.
Не дав Уайлдеру времени долго раздумывать, он указал ему на свободный стул и произнес, сделав изрядный глоток:
– Честный Джо Джорам всегда угощает своих приятелей. Мясо у него такое вкусное и нежное, что его можно принять за плавник палтуса. Вы путешествовали по заграницам, приятель? Видели ли вы иностранные земли?
– Очень часто, иначе какой бы я был моряк?
– В таком случае скажите мне, знаете ли вы страну, которая до такой степени изобиловала бы рыбой, мясом, плодами, как эта благородная страна Америка, к которой мы пристали и где, я предполагаю, мы оба родились?
– Ну, видеть полное превосходство во всем – это значит слишком далеко уйти в своей любви к родине, – ответил Уайлдер, с удовольствием придавая другой оборот разговору, чтобы привести в порядок свои мысли и убедиться, что, кроме его собеседника, никого нет и в комнате некому подслушивать. – Вообще-то известно, что Англия превосходит нас во всем этом.
– Откуда это известно? От наших болтунов, которые ничего не понимают. Но я, я, видевший четыре части света, я скажу этим фанфаронам, что они налгали. Мы из колонии, приятель, мы из колонии! И колонии так же дерзко могут претендовать на преимущества в том или этом перед своей матерью-отчизной, как юнга – сказать офицеру, что тот неправ, хотя бы он точно знал, что прав. Я простой бедняк, господин… Как можно обратиться к вашей чести?
– Ко мне?.. Мое имя?.. Гаррис.
– Ну вот, мистер Гаррис, я простой бедняк, а был когда-то вахтенным начальником и ночами на палубе много о чем думал, хотя не так, как священник или адвокат философствуют за жалованье. Жить в колонии – тоска. Здесь человек как бы утрачивает свою гордость, делает все, что хочет хозяин. Ну, плоды, мясо и другую еду, которые нам привозят из страны, о которой мы с вами знаем, – это ладно. А вот солнце, скажите, может король Георг заставить светить на своем острове так, как здесь, на просторах Америки?
