— Ну, все ясно, — начальник усмехнулся. — В Кадис захотелось… — он прижал трубку к плечу, чиркнул спичкой, с удовольствием затянулся, приготовившись к длинному разговору.
Надо объяснить молодому диспетчеру, чтобы в следующий раз не названивал. Так и инфаркт недолго получить. Разбудил в такую рань. Ничего страшного пока нет, надо быть поспокойнее.
— …да вы поймите, Александр Львович, ну что такое крен шесть градусов для «Киренска»? Конечно, нехорошо, согласен, но ведь он, как начнет перекачивать свой балласт, сразу выравняет судно… Тем более, вы говорите, у него груз неполный. Сколько можно накачать воды на противоположный борт!.. Ну-ну, пока ничего страшного. С заходом? Подождем. Я подъеду в пароходство, и тогда решим. Вот так.
Начальник положил трубку, замял папиросу и юркнул под одеяло. Надо вздремнуть часок. Он закрыл глаза, но сон больше не приходил. В голове неотвязно копошилась мысль о «Киренске». Подумаешь, шесть градусов крен! Для такого гиганта с мощными средствами. Недалеко Кадис, есть причина зайти, вот и изменил курс Сергеев. Вообще много себе позволяет. Без разрешения пароходства изменил курс. Не мог дождаться, когда начальник подтвердит ему… Придется сделать замечание.
Конечно, Сергеев не кто-нибудь, но все же дисциплина есть дисциплина… Подвижка руды. Он не помнит такого случая. Обычно она спрессовывается так, что иногда приходится разбивать ломами. Что-то тут не то…
Начальник повернулся, натянул на голову одеяло. Может быть, удастся все же заснуть? Нет, сон прошел. Им уже овладело беспокойство. Он нервно сорвал трубку телефона.
— Александр Львович? Ну что там «Киренск»? Ничего больше не сообщает? Ясно. Буду, как обычно, к девяти.
Много лет назад Василий Григорьевич Хомяков сам был капитаном. Он командовал маленьким пароходом «Сорока», перевозил лес из наших северных портов. Судно выполняло план, и Хомяков ходил в передовиках. Кому-то в наркомате пришла мысль перевести Хомякова в аппарат, и он механически начал подниматься по службе. Так шло… Последний десяток лет он успешно руководил разными пароходствами.
Хомяков забыл многое из того, что случалось с ним в жизни, он забыл свою юность, забыл неприятности и радости, которые приходили к нему, забыл десятки людей, с которыми встречался, но с удивительной ясностью помнил Василий Григорьевич первый рейс на маленькой «Сороке». В норвежских шхерах пароход, нагруженный досками, неожиданно повалился на борт и получил крен в двадцать один градус. Как метался тогда Василий Григорьевич по судну, искал причину, боялся, чтобы «Сорока» не перевернулась. Каким страшным казался ему тогда крен и судно, лежащее на борту…
Василий Григорьевич откинул одеяло, спустил на коврик ноги. Спать больше не хотелось. Тревога, которую он почувствовал, росла.
«Ну что может случиться? — успокаивал себя Хомяков. — Гигант. Крен шесть градусов. Пустяки. Тогда было двадцать один… Все обошлось. Надо разрешить заход».
Хомяков снова снял трубку.
— Александр Львович, дайте радио Сергееву за моей подписью. Заход в Кадис разрешаю. Нового ничего? Десять градусов? Увеличивается? Сейчас еду.
Хомяков начал лихорадочно одеваться. Дело принимало скверный оборот. Сергеев сообщал, что, несмотря на перекачанный балласт, крен растет…
Через полчаса Хомяков уже сидел в своем огромном кабинете. Привычная обстановка: набор разноцветных телефонов на столе, приборы, мерцающие лампочки коротковолнового передатчика, а главное, люди вокруг — несколько успокоила начальника. Он приказал непрерывно следить за сигналами с «Киренска», послал ему на помощь суда, идущие в том же районе, — к сожалению, все были на значительном расстоянии от терпящего бедствие судна. Теперь оставалось только ждать сообщений капитана. Он регулярно докладывал о тех мерах, которые принял для спасения судна. Капитан все сделал правильно. Даже морской инспектор не мог посоветовать что-нибудь еще. Сейчас на «Киренске» пробуют перештывать руду. Если эта мера не даст результатов, то… Зазвонил телефон. Диспетчер сообщил:
— Крен достиг двенадцати градусов. Ветер снова усилился до девяти баллов. Заходит на зюйд-зюйд-вест.
Хомяков закрыл глаза. Он мысленно перенесся на «Сороку». Двенадцать градусов?.. Как они выглядели тогда? Он помнит двадцать один…
Василий Григорьевич нервно потер руки.
— Вызовите Верескова, — приказал он стоявшему рядом с ним дежурному диспетчеру.
Через минуту в аппаратной появился располневший Валериан Афанасьевич. Он исполнил свое желание, о котором когда-то говорил Сергееву, перебрался в Ленинград и уже года два работал в Невском пароходстве главным диспетчером.
— Слушаю вас, — склонился он перед начальником.
— Про «Киренск» знаете?
— Напрасно беспокоитесь, Василий Григорьевич. Я с Сергеевым давно знаком. Плавали вместе. Водку пили у меня в каюте… Упрям до глупости. Помните его послевоенную историю? Раз он захотел зайти в Кадис, то уж зайдет. Дело-то ведь ясное. Валюту истратить нужно. А крен… Что же крен? Выправит.
Вересков не успокоил начальника пароходства. Отпустив главного диспетчера, Василий Григорьевич остался в аппаратной. Ждал…
8
Вся команда уже около часа находилась в трюмах. Двадцать лопат ожесточенно пытались перебросить руду на левый борт. Необычно серьезны были люди. Ни смеха, ни шуток, ни веселой подначки. Бесполезность работы стала скоро очевидной, но люди работали вопреки здравому смыслу. Надеялись… а руда переползала на правый борт.
Старший механик уже давно доложил капитану, что все цистерны левого борта заполнены топливом и водой. Сейчас заканчивают откачку воды из цистерн правого борта. Крен пока не удалось уменьшить. Кренометр показывает уже двадцать пять градусов. Стало трудно ходить по палубе. Ветер опять зашел на зюйд-вест. «Киренск» уже потерял ход, но продолжает держаться против зыби. До порта еще далеко.
Роман Николаевич тяжело вздыхает. Надо прекратить перештывку руды. Она ничего не дает, а люди теряют силы. Капитан повернулся к стоящему рядом помощнику.
— Дайте команду отставить работу в трюмах. Пусть все люди выйдут наверх и отдыхают, — устало сказал капитан. — Старпома пришлите сюда.
Старпом появился весь засыпанный красноватой рудой. Он работал с командой в трюмах.
— Бесполезно, — махнул он рукой.
Капитан ничего не ответил. Казалось, что он забыл про штурмана.
Виктор Ракитин, как большинство людей, назначенных на «Киренск», был очень доволен, когда его послали старшим помощником на такой прекрасный теплоход. Он гордился судном, отдавал ему все свободное время, наводил блеск и чистоту, делал все, чтобы судно выглядело еще лучше… Сейчас, стоя рядом с капитаном на накренившемся мостике, с трудом удерживаясь, чтобы не соскользнуть на подветренный борт, он ненавидел теплоход. Ракитин понимал, что они находятся на грани гибели. Пройдет еще два-три часа, и люди должны будут покинуть судно. Если они успеют, если судно внезапно не опрокинется. Ракитин проклинал тот момент, когда, радостный, держал узкую бумажку приказа о своем назначений. Несправедливо и нелогично он во всем винил «Киренск». Ненавидел его за то, что такой современный, такой мощный, огромный теплоход оказался таким беспомощным. Предал его, Ракитина, и весь экипаж. Но, будучи настоящим моряком, Ракитин думал не о себе, а о спасении людей. Он знал, что является первым заместителем капитана и на нем лежит большая ответственность. Раньше он всегда хотел очутиться в таком положении, когда сумеет доказать, что он действительно правая рука капитана, на которую можно опереться. Но сейчас он сознавал свою бесполезность. Он ничего не мог посоветовать капитану, ничем не мог помочь… В голове была лишь одна мысль: «Надо оставлять судно, иначе будет поздно. Сейчас я скажу об этом…» Но, увидев лицо капитана, он понял, что говорить ничего не надо. Судно еще идет. Нелепо будет, если он предложит сейчас оставить судно, а с другой стороны… Ракитин проглотил слюну, хрипло сказал:
— Роман Николаевич… Может быть…
Капитан вздрогнул, непонимающе взглянул на старпома. Ах, да… Он хотел послать его…
— Идите к команде, Виктор Семенович, — сказал капитан. — Будьте пока там. Успокойте людей. В нашем распоряжении еще сорок градусов крена. По документам опасность наступает после шестидесяти пяти градусов. Так что мы успеем… Крен увеличивается медленно. В машине еще не закончили перекачку.
— Надо, по-моему, снимать людей, — все-таки сказал Ракитин.
Капитан не повернулся, но старпом услышал, как Роман Николаевич очень тихо, раздельно проговорил:
— Идите к команде. Не беспокойтесь, я не пропущу момент… Идите.
Навстречу Ракитину попался радист.
— Ну что, Михалыч, есть что-нибудь новое? Подтвердили заход в Кадис?
