Однако путевка офицерская, льготная, Федора Тимофеевича с ней в санаторий не примут. Вот ведь какая незадача!
— Так когда его примерно ждать? — повторил свой вопрос Федор Тимофеевич уже в иной форме.
— В ноябре. Если не передумает, — на всякий случай сказал я. Может, Костя уже написал обо всем, письмо придет через два-три дня, пусть оно не будет таким неожиданным.
— То есть как это передумает! — встревоженно спросил Федор Тимофеевич.
— А вдруг захочет на сверхсрочную остаться? Многие остаются, а Косте служба нравится.
Я ожидал, что Федор Тимофеевич спросит: «А как же я?» Но он не спросил, только вздохнул и перевел разговор на другое, заметив, что я машинально достал сигареты.
— Вы курите, мне это не повредит, я уже на поправку пошел. Створку вон откройте, а то дух тут у меня нехороший. Я не велел открывать, чтобы мухи не налетели, шибко они надоедливые.
Я открыл окно, сел на подоконник и закурил, стараясь выпускать дым на улицу. Внизу, во дворе, галдели ребятишки, гоняя по асфальтированной бельевой площадке шайбу. Теперь я понимаю, почему наши команды так плохо играют в футбол: откуда возьмутся футболисты, когда мальчишки-то даже летом шайбу гоняют?
— Вы уж не обессудьте, что принять вас, как надо, не могу. И угостить нечем, вот разве чайку попросить у соседки, — предложил Федор Тимофеевич.
— Спасибо, не нужно.
Но соседка, видимо, сама догадалась вскипятить чайник, внесла его в комнату и торопливо стала прибирать на столе.
Кто-то забросил шайбу в ворота, и мальчишки, подражая мастерам, заорали, поднимая вверх клюшки.
— Галдят, чисто галчата, — сказал Федор Тимофеевич. — А так у нас тихо, улочка не бойкая.
— Это верно, — подтвердила соседка. — Вот только высоко ему на четвертый этаж подниматься. Ходил в исполком, просил первый этаж, дак не дали. И жалко им, что ли? От первых-то этажей многие отказываются. Может, вы ему пособите?
— Ладно тебе, Катерина, не дело говоришь, — оборвал ее Федор Тимофеевич и попросил меня: — Вы там Косте не говорите, что я болел. Завтра я, пожалуй, поднимусь, дак сам ему напишу.
Только теперь я заметил висевшую на стене картину в багетовой рамке: крейсер и уходящая в небо ракета. Похоже, писана она Смирновым, его манера чувствуется.
Федор Тимофеевич проследил за моим взглядом, некоторое время тоже разглядывал картину, потом спросил:
— Картинка-то с жизни писана?
— С натуры. И можете не сомневаться, все это у нас есть в достаточном количестве.
Федор Тимофеевич вздохнул:
— Без этого тоже нельзя. Забывать войну негоже и вам, а нам она каждый день о себе напоминает. Напоминание-то вот где у меня сидит. — Он дотронулся пальцем до головы.
Когда я уходил, Федор Тимофеевич пригласил:
— Вдругорядь заходите, я теперь быстро оклемаюсь.
— Обязательно, — пообещал я.
* * *
Военком сказал:
— Сына его я помню, он еще с дружком был, вместе просились.
— Да, Игорь Пахомов. Тоже хороший парень.
— Вот-вот, Пахомов. А Соколова-старшего что-то не припоминаю, по-моему, он к нам не обращался.
Все-таки военком вызвал офицера, который этим ведал, и приказал проверить, не обращался ли с жалобой или заявлением Федор Тимофеевич Соколов. Пока тот листал книгу регистрации жалоб и заявлений, военком говорил, словно бы оправдываясь:
— У нас ведь их тысячи, всех не упомнишь. А помочь человеку надо. Мы обязательно этим займемся.
— Я не уеду, пока не добьюсь, — твердо сказал я.
— Вон вы какой скорый! — Военком рассмеялся. — Да если бы я решал этот вопрос, я бы его тут же решил. К сожалению, не от меня это зависит.
— А от кого?
— Исполком решает. А у нас в райжилотделе такая, брат, фурия сидит, что вам и отпуска не хватит, чтобы ее убедить. Ну что? — спросил военком у офицера, видя, что тот уже закончил. — Нет?
— За последние пять лет Соколов к нам не обращался. Может, раньше, но это надо искать в архиве.
— Искать не надо, а помочь мы обязаны. Займитесь-ка этим делом.
— Есть! — Офицер вышел.
— Я бы сам занялся, но тоже вот в отпуск ухожу.
Устал. — Военком провел ладонью по лицу, словно хотел снять усталость. — А скоро опять призыв. Раньше, когда призывали раз в год, нам и то нелегко было. А сейчас два раза в год, а в штат ни одного человека не добавили, вот и крутимся до изнеможения.
Тут меня осенило.
— Хотите поехать в Сочи? В санаторий имени Ворошилова?
— А кто мне даст путевку? Это у вас, на кораблях и в частях, нетрудно достать, а военкоматам дают в последнюю очередь.
Я достал путевку и положил ее перед военкомом.
— Вот, можете заполнять. Но с условием, что вы достанете другую — гражданскую. И куда-нибудь недалеко.
— Гражданскую я любую достану, тем более недалеко. Куда вы хотите?
— Не я. Соколова бы отправить подлечиться.
— Вот оно что! Ну хорошо, попробуем. Пожалуй, ему больше всего подойдет Тургояк. Сейчас узнаем. — Он куда-то позвонил и договорился о путевке в санаторий «Тургояк». — Через час привезут. Спасибо, вы меня просто выручили, я уже шесть лет у моря не был.
— Пожалуйста. Ну, а как с комнатой для Соколова?
— Обменять на первый этаж будет нетрудно. Пусть еще месяц-другой потерпит. А вообще-то, пока принесут путевку, сходили бы вы сами к этой мегере в исполком, мы ей уже надоели, а вы командир части, нажмите на нее посильнее.
Я посмотрел на часы. Анюта ждет уже сорок шесть минут, я ведь не собирался в военкомат. Пообещав зайти за путевкой попозже, я выбежал из военкомата.
На углу проспекта Ленина и улицы Кирова Анюты не оказалось. Я обошел все отделы гастронома, там ее тоже не было. Решив, что она уехала домой, отправился в исполком. Но тут меня окликнули. Анюта сидела в кафе-мороженое.
— Шестую порцию доедаю, — сказала она. — Если у меня будет ангина, то виноват в этом будешь только ты. А вот мясо уже оттаяло.
И верно, из авоськи капало.
— А знаешь, в Сочи мы не поедем, — сообщил я. — Все равно нам через две недели возвращаться. И в деревне надо погостить. Так что путевку я уже отдал.
Я думал, что это сообщение огорчит Анюту, но она даже обрадовалась:
— Очень хорошо, не надо никуда спешить. И еще знаешь что? Ты извини, но я женщина, мне хочется, чтобы все было как надо. Я хочу сшить белое свадебное платье. Или в нашем возрасте это уже неприлично?
— Валяй, если тебе так хочется, — согласился я. — Слушай, а может, попа позвать?
— Вот ты смеешься, — обиделась Анюта, — а мне хочется. Называй это мещанством или как тебе вздумается, а мне нравится, когда в белом платье и с фатой. В этом что-то есть.
— Ну и шей, я ведь не возражаю.
— В таком случае, зайдем в ателье. Тут недалеко.
— Иди одна, а мне еще в райисполком нужно по одному делу.
— Хорошо, пойдем вместе в райисполком, а потом в ателье, — предложила Анюта. — А то ты опять куда-нибудь запропастишься.
— В таком случае, держись за этого парня, не пропадешь. — Я предложил ей руку.
* * *
Заведующая райжилотделом, крашеная блондинка лет тридцати пяти, величественная, как статуя, слушала меня холодно и нетерпеливо барабанила по столу лакированными коготками. Когда я закончил, вздохнула:
— Ох уж эти инвалиды! Ведь тридцать лет прошло, а они все еще клянчат!
— Но они все эти тридцать лет войну с собой носят, — напомнил я, едва сдерживаясь, чтобы не накричать на эту крашеную куклу. — У Соколова осколок в голове, частые приступы. Вот почему ему нужен первый этаж. И не такая уж сложная проблема обменять ему комнату.
— А вы не беритесь судить о том, чего не знаете, — одернула она меня. — Я восемь лет сижу на этом месте и знаю, что сложно, а что нет.
«Сколько же ты крови попортила людям за эти восемь лет?» — мысленно спросил я, с трудом сдерживаясь, чтобы не спросить об этом вслух.
— Пусть сам придет и подаст заявление. Нечего адвокатов подсылать.
— Во-первых, он у вас был и вы ему отказали. Во-вторых, я не адвокат, а командир части, где служит его сын…
— Вот и командуйте в своей части! — оборвала она меня и встала, намекая, что аудиенция окончена.
Я понял, что разговаривать с ней бесполезно и вышел не попрощавшись.
— Ну что? — спросила Анюта, ожидавшая меня в приемной.
— Не представляю, как жили при матриархате, — попробовал отшутиться я. — Баба у власти — это страшнее войны.
— Нет, ты все-таки расскажи, — настаивала Анюта.
Я вкратце передал наш разговор с заведующей. Анюта решительно встала:
— Идем к председателю! — и потянула меня за рукав.
В приемной председателя было много народу, я понял, что ожидать здесь придется долго.
— Ничего, я все-таки депутат горсовета, что-нибудь придумаем, — утешила Анюта. Она подошла к секретарше, что-то шепнула ей, та кивнула и скрылась за обитой дерматином дверью. Вскоре вышла и кивком пригласила нас в кабинет председателя. Навстречу нам из-за стола поднялся сухощавый мужчина в светлом костюме, застегивая на ходу пуговицы пиджака.
