Егор взял аварийный фонарь и принялся подсвечивать им, стараясь получше разглядеть штурманскую карту. Всё говорило о том, что с его лодкой пытались хитрить. Надводные корабли своим замысловатым маневрированием будто подталкивали к единственно возможному решению. Охватывая лодку огромной дугой, они постепенно теснили её в сторону коралловых островов, вероятно надеясь, что она сядет на прибрежные рифы. Но был и ещё один вариант. Войти в небольшую лагуну одного из островов, окружённую коралловой грядой, и там лечь на дно, благо глубины позволяли это сделать. Поскольку в самой лагуне маневренность кораблей будет сильно затруднена, то едва ли они снова начнут сбрасывать глубинные бомбы. Для повреждённой лодки это был уже шанс.
«Пока там наверху очухаются, да разберутся что к чему, — предположил Егор, — можно будет выпустить водолазов и что-то подремонтировать».
Непрядов накоротке поделился с офицерами своими соображениями.
— Позволь, но мы же сами себя загоняем в ловушку, — сказал на это Колбенев.
— А не лучше ли долбануть торпедой по ближайшему фрегату и попытаться всё же пробиться, пока мы на ходу? — предложил Обрезков.
— Нет, — решительно отмел его порыв командир. — Во-первых, это уже начало боевых действий с нашей стороны, а никто нам на это права не давал. И потом, без устранения поломок нам всё равно далеко не уйти. Нас потопят, поскольку о всплытии даже речи не может быть.
— Один хрен, если помирать, так с музыкой, — горячился Кузьма.
— Ну, ты вот что, цыганская твоя душа, — урезонил Обрезкова Колбенев. — Погоди пока тельняшку на груди рвать. Командир дело говорит. А что, если уничтожать нас вовсе не собираются? Ведь главное для них, так полагаю, это взять нас живьём, как вещественное доказательство… — и с хитрой миной, прищурившись, подмигнул. — Не подыграть ли им, в самом деле?
— Это как? — насторожился Кузьма.
— Сделаем вид, что нам полная хана, — пояснил Вадим, — а сами тем временем попытаемся отремонтироваться.
— А что если не получится? — сомневался Кузьма.
— Если не получится, — сказал Непрядов, поочередно обведя взглядом офицеров, — тогда иного выхода нет. Мы взорвём лодку. Одно могу лишь обещать: позора и бесчестья нам не будет.
— Тогда действуй, командир, — согласился Колбенев сразу за всех присутствовавших. — Мы с тобой до конца.
И Непрядов дал Скибе команду рассчитать курс на вхождение в лагуну.
Манёвр удался. Пройдя под перископом через узкую горловину пролива, лодка оказалась в центре довольно обширного водоёма, по берегам которого буйствовала тропическая растительность. Был уже вечер. Южные сумерки довольно быстро сгущались над морем. К тому же начала подниматься волна, предвещая близившийся шторм. Фрегаты отчего-то не рискнули последовать за лодкой. Три корабля легли в дрейф при выходе из горловины. Остальная армада поисково-ударной группы разместилась чуть мористее.
Какое-то время Непрядов ждал, что противолодочные корабли всё же войдут в лагуну — хотя бы для того, чтобы укрыться от шторма. Но этого не произошло. Под прикрытием острова корабли просто заняли подходящее место, где их менее всего трепало волной и ветром. Командир догадался, что до утра его лодку, по всей вероятности, оставят в покое. На фрегатах полагали, что ей теперь некуда деваться и потому предпочли сторожить при выходе из лагуны. В перископ отлично просматривались все три корабля. Они сияли гакабортными огнями, будто ёлки в рождественскую ночь, с их мостиков гладь лагуны непрерывно шарили фосфорически ослепительные лучи прожекторов. Там не сомневались, что всё было под их контролем.
Но время шло, и Непрядов решил действовать. Прежде всего, нашли подходящую глубину и легли на грунт. Облачившись в легководолазный костюм, первым за борт через носовой торпедный аппарат вышел сам механик. Моряки слышали, как Теренин бродил вдоль бортов, осматривая и ощупывая повреждённый от недавней бомбёжки корпус. Он что-то простукивал, потом зачем-то начал скрести по металлу. С дотошностью доктора Юрий Иванович пытался поставить точный диагноз раненой субмарине, чтобы затем уже назначить ей необходимое лечение. А в носовом отсеке, тем временем, аварийная команда более основательно заделывала пробоину и откачивала из трюма воду. Моряки без лишних напоминаний поторапливались, как только могли.
Наконец, механик снова втиснулся в торпедный аппарат и вскоре предстал перед Непрядовым. Стянув с головы резиновую шлем-маску, Юрий Иванович вытер мокрое лицо поданным ему полотенцем и лишь затем доложил:
— Работы часа на три, товарищ командир. Перо левого руля сам кое-как подправил, двигаться будет. Но вот с правым рулём возни хватит.
— Надо ускорить, — сказал Егор. — Три часа, это всё же много. Их могут нам не дать.
— Тогда поднажмём, — пообещал механик. — Но сами понимаете, мы же не в доке…
Непрядов повернулся к стоявшему рядом штурману:
— Вы прикинули по таблицам, когда здесь начинается рассвет?
— Через два часа и сорок три минуты, — без запинки ответил Скиба,
глянув на часы.
— Теперь ясно, Юрий Иванович? — вопросил командир.
Теренин кивнул.
— Даю два, только два часа, — строго сказал командир, — и ни минуты больше.
— Хоть умри, Юрик, но сделай всё секунда в секунду, если не раньше, — напутствовал Теренина старпом, показав при этом для большей убедительности свой крепкий волосатый кулак. — Понял, да?
Теренин снова кивнул, криво ухмыльнувшись, мол, не пугай, сам понимаю.
Тем временем, матросы уже подбирали инструмент, необходимый для работы. На этот раз Теренин пошёл за борт с боцманом Гуртовым. По натуре мрачный, грубоватый и замкнутый, Константин Миронович обладал прямо-таки бычьей силой, и в этом качестве при аварийной ситуации был незаменим — любую самую неподатливую гайку в момент скрутит.
В оставшиеся до рассвета часы на лодке никто не спал. Моряки настороженно прислушивались к тому, как скрежетало и постукивало по корпусу за бортом. Водолазы трудились без передышки. Вся надежда была теперь только на них: успеют до рассвета руль исправить — есть надежда на спасение, а если нет… Об этом никому и думать не хотелось.
Никогда ещё в жизни время не представлялось Непрядову таким изуверски мучительным и тягучим. Оно изматывало душу и сверлило мозг ожиданием близившейся развязки. Именно в этом временном промежутке хотелось как-то забыться, вообще ни о чём не думать. Но мысли его продолжали сами собой напрягаться, выискивая в лабиринте событий единственно возможный выход. Когда собственная голова, казалось, готова была на части разломиться и ничего уже не соображала, Егор, и сам не зная для чего, попросил штурмана:
