Устроилась ничего. Хозяин кабака — богатей местный, но — жмот. Не для того она от комсомола сбежала, чтобы на тех же любительских началах, на шарика, греблей заниматься. А за хореографию жмот платит — страусам на смех.
Но ничего. Вроде, повёлся один бойфрэнд пощедрее. Цепочку вот презентовал. Нет, машину — ещё нет. Отдолжила, чтоб к нам съездить. Ничего, схавает. А не схавает — скатертью дорожка. Они все половые маньяки какие-то, на белых бабах помешаны просто, так что промысловых объектов хватает. Не пропадёт наш оленёнок в джунглях африканских, держи карман шире. Нужно будет — танец живота разучит. Молодость одна дана, а пенсия у кордебалерин — ранняя.
Только вот, борщу иногда до спазмов в желудке хочется. И речь родную, желательно с матерком, слышать охота. Витька наш, поварёнок, борщу вчерашнего ей налил миску, обматерил, как в столовке портовой, и стал невзначай выяснять, все ли желания гостьи этим исчерпываются. А она ему:
— Витька, вот представь, вырвался ты с камбуза своего в бордель, а там — борщи, борщи, борщи…
Но приехал Джон, кэпа с собой в офис забрал. Тоже переживает, каким концом московский междусобойчик по нему, Джону, и бизнесу его ударить может. Это ж может так случиться, что месяц всего отработали на него — и бай-бай Джонни. А то ещё, чего доброго, линкор "Парижская коммуна" вызволять нас из Джоновой кабалы пошлют. А издержек уже понесено — порядочно.
Такие дела.
О том, что мы снова самостийны, узнали с промысла, от одесситов.
— Это ж под каким флагом нам теперь? — первый вопрос.
— Да понимаю, что жовто-блакытный, каким полотнищем вверх его поднимать?
Этого даже одесситы не знали.
— А ты, Юрко Фэдоровычу, нэ поспишай, — Никитич сразу на родную речь перешёл.
— Свидетельство на право плавания под флагом СССР у нас? Другого не выписали пока — значит нечего и занавески переводить.
Стали разбираться, кто есть ху, как первый и последний общий наш президент говаривал.
Второй механик — бульбаш.
Валёк — херсонский. Старший механик в третьем поколении.
Рефик — одессит с французской фамилией. Не ха-ха, действительно Ле Тамбур. Барабан по-ихнему. Дедушка от интервентов отстал.
Кэптэн — крымчанин. Болгарин, если копнуть. Георгий Тодорович.
Тралмастер — кубанец. Только шашка — укороченная, рыбацкого фасона.
Радист — Гоголь фамилия. И даже внешне похож, не без того. Витька — ростовский босяк.
Боцман — вообще татарин. Рахматулла зовут, а не Толик совсем, оказывается. Рахматуллу ни один кадровик на всём Крымском полуострове на работу не взял бы.
Какой нам флаг поднимать с таким раскладом прикажете? Мы ж даже, как они там Крым поделили, не ведаем.
— Никитич, а ты кто будешь?
— А по усам не заметно? — спрашивает.
Ну, усы как усы. У Рахматуллы нашего — более шевченковские, пожалуй. И по-украински татарин наш не хуже Никитича бельмечет. Он ведь на хохлушке женат, а не на кобре, как старпом.
— Работал я с одним рефиком, Трифонов фамилия. Он в Лиепае, в ремонте, женился, — издалека начал Никитич.
— Так вот, жена у него была по фамилии Трифоновите, дочка — Трифоновите, сын — Трифонаускас. А сам Трифонов через год совместной жизни таким ярым националистом заделался, как в лесные братья не подался, не пойму. Предлагаю по жёнам определять. Бабы — они всей мировой политикой вертят, как та ленинская кухарка.
Прикинули мы с такой точки зрения — все мы херсонцами получаемся. Не порт, а бермудский треугольник какой-то. А основан — Ганнибалом. Тем самым арапом Петра Великого, дедушкой поэта Евтушенко.
— А из флагов нам лучше всего сейчас весёлый роджер подошёл бы, — добавил Никитич. В точку, как всегда.
Проблемы у Джона нашего, похоже, в самом деле начались. Месяц уже у причала стоим, никак он топливом нас не забункерует. Всё на тяжёлые времена нам жалуется, цены на топливо-де резко выросли. Ещё бы, тяжело, имея три цистерны топлива на всю страну, хуссейнов бойкотировать.
— Ладно, есть один вариант, — мы ж сердобольные, подсказываем. До ближайшего района промысла топать нам — двое с половиной суток. Полный бункер топлива — на десять суток работы.
— Улавливаешь мысль, Джончик? Наличка нужна. Берёмся мы, так уж и быть, на личных связях забункероваться по абсолютно демпинговым ценам. Так что бери у папы чемодан денег, готовься. На трое суток ходу наши механики, так уж и быть, в закромах машинного отделения топлива поищут.
Уловил Джончик мысль.
А может, вы и в водяные цистерны топливо возьмёте? Чего, мол, порожняком гонять в такую даль.
Папа ещё лучше уловил. А может, вы и рыбу на промысле "на личных связях и по демпинговым ценам" организуете?
Цистерны поганить Фёдорыч не дал. Зря мы их не по бумажкам, а на самом деле пищевой краской перед рейсом красили? Только кормовую, может. Мы ей не пользуемся.
Сразу и проблемы у Джона нашего кончились, и денег чемодан нашёлся, и бочек порожних под масло целый грузовик подвёз.
Договорился капитан с братским судном одним о точке рандеву, чтоб и нам поближе, и ему не у флотинспекции под носом. Ну и гуляющих джонов некоторое количество на эту морскую прогулку пригласили: пятый месяц в рейсе мужчины, горбы верблюжьи, поди, совсем набок завалились.
По уму, следовало нам тогда не останавливаться до самого Гибралтара с тем чемоданом, и с Джончиком даже впридачу. Не стоило даже за борт его майнать, чтоб к берегу на надувном матрасе плыл. Посидел бы в Херсоне где-нибудь на биче, как мы в дыре его африканской на бобах сидели, глядишь поумнел бы.
Время подхода так рассчитали, чтоб к промыслу ночью подойти.
— Врёт наш спутник навигационный, наверное, — Никитич кэпу говорит.
— Промысел ночью миль за сто в океане видно по зареву. А тут — темно, как в Албании. Ни одного огня.
Но нет, мигает прожектором нам одессит. Точно вышли.
Зыбь от юго-запада шла, штивало нас изрядно, но одессит вывалил за борт пару кранцев оренбуржских, от волны нас прикрыл — "болото сделал", присосались мы к его борту — можно работать.
Ну, как обычно: толпа к борту вывалила, даром что ночь. Как у вас? А у вас что?
Жалуются одесситы. Пароходов десять всего работают, все остальные под арестом в Пальмасе да в Луанде, кого где угораздило. И ещё: перед рейсом управа со всего экипажа расписки выдерла, что валюту в случае финансовых затруднений требовать не будут. А не хочешь подписывать, в рейс не иди, замена есть. Так что цены получились самые что ни на есть демпинговые, в половину пальмасовских ченчёвщиков даже не вышло.
Но что тут думать? Трясти надо. Грузиться то-есть. Кэп с Джончиком у одессита на борту, бухгалтерией занимаются. А мы тем временем трюм да танки топливные запрессовываем. До рассвета управились, побратались с одесситами маленько, и разбежались.
