— Кроме вас, — произнес я, когда она остановилась, кусая губы.
— Да. Я это вытянула из него однажды ночью, когда он был пьян. Ведь он… он даже хвастался этим. Это было ужасно. У меня не хватило мужества сообщить об этом руководству Сопротивления. Он это знал, и… — Она быстро взглянула на меня. — То, что я сейчас вам рассказала, не известно никому. Поэтому, пожалуйста… Хотя это не имеет никакого значения. — В ее тоне послышалась горечь. — Да никто бы этому и не поверил. Он так обаятелен… Его отец… — Она беспомощно вздохнула.
— Вы, конечно, никогда не рассказывали ему об этом?
— Нет, — ответила она. — Ни одному отцу не хотела бы я рассказать такое о его сыне… не будь в этом крайней необходимости.
После этого последовало долгое молчание.
— Давайте потанцуем, — вдруг сказала она.
Когда я поднялся, она взяла мою руку:
— Спасибо вам за то, что вы… такой милый.
Танцуя, она прижималась ко мне, а в такси на обратном пути в аэропорт позволила себя поцеловать.
Но когда машина въехала в ворота аэропорта, я снова заметил в ее глазах беспокойство. Она поймала мой взгляд и скривила губы.
— Вот Золушка и снова дома, — сказала она ровным тоном. Затем во внезапном порыве она схватила мою руку. — Это был чудесный вечер, — тихо произнесла она. — Может быть, если бы я встретила такого человека, как вы… — Тут она задумалась…
Нас ожидали. Через десять минут огни Каира уже исчезали под нами, а впереди простиралась черная ночь пустыни.
Было, наверное, около четырех утра, когда меня разбудил звук задвигаемой двери. Из пилотской кабины вышел Тим. Пройдя мимо меня, он остановился возле Бланда и потрогал его за плечо.
— Полковник Бланд, вам срочная радиограмма, — сказал он тихо.
Я повернулся в кресле. Лицо Бланда было бледным и отекшим. Он растерянно глядел вниз, на дрожащую в его руке полоску бумаги.
— Вы будете посылать ответ? — спросил Тим.
— Нет, нет, ответа не будет. — Голос полковника был еле слышен.
— Извините, что в такое раннее время приношу плохие вести.
Тим пошел назад в кабину. Я попытался снова заснуть. Но не мог. Я все думал: что же там такое в этой радиограмме? Почему-то я был уверен, что она имеет отношение к Джуди.
Наступил рассвет, вскоре над горизонтом выросла покрытая снегом вершина Килиманджаро, и мы пошли на посадку в Найроби.
Мы завтракали все вместе, но Бланд ни к чему не притронулся.
Когда все встали из-за стола, я заметил, как полковник сделал Джуди знак, чтобы она с ним вышла. Он отсутствовал недолго и вернулся один.
— А где миссис Бланд? — спросил я его. — Что-нибудь случилось?
— Нет, — ответил он. — Ничего.
Своим тоном он дал мне понять, что это не мое дело.
Я закурил сигарету и вышел. Повернув за угол здания, я увидел, что Джуди одиноко идет по аэродрому. Она брела без цели, как слепая. Я окликнул ее. Но она не ответила.
Я побежал за ней.
— Джуди! — крикнул я. — Джуди!
Она остановилась.
— Что случилось? — спросил я. Ее глаза были безжизненны.
Я схватил ее за руку. Рука была холодна как лед.
— Ну говорите же, — просил я. — Это сообщение, которое ваш свекор получил ночью?..
Она мрачно кивнула.
— Что в нем?
Вместо ответа она разжала другую руку. Я расправил скомканный бумажный шарик.
Это была радиограмма Южно-Антарктической компании — послана в 21 час 30 минут. В ней говорилось:
«ЭЙДЕ СООБЩАЕТ ТЧК УПРАВЛЯЮЩИЙ НОРДАЛЬ ПРОПАЛ ЗА БОРТОМ ПЛАВУЧЕЙ БАЗЫ ТЧК ПОДРОБНОСТИ ПОЗДНЕЕ ТЧК»
Ее отец мертв! Я снова прочел сообщение, думая, что бы ей сказать в утешение. Ведь она так любила отца. Я понял это по тому, как она говорила о нем тогда, в Каире: «Он замечательный!» В радиограмме не сообщалось, как это произошло, не сообщалось даже, был ли на море шторм. Было сказано только одно: «Пропал за бортом».
— А кто этот Эйде? — спросил я.
— Капитан «Южного Креста».
Я взял Джуди под руку, и какое-то время мы медленно шли, не говоря ни слова. Потом внезапно ее чувства вырвались наружу.
— Как это случилось? — вскричала она исступленно. — Не мог же он просто упасть за борт! Всю свою жизнь он провел на кораблях… Там что-то неладно. Да, да, я знаю.
Она заплакала навзрыд, сотрясаясь всем телом и уткнувшись головой мне в грудь…
В Кейптауне было лето. Ослепительно белые дома и Столовая гора на фоне ярко-голубого неба.
Начиналась моя новая жизнь. Уже одно то, что в чистом небе сияло солнце, вселяло в меня беспокойно-радостное чувство свободы.
Когда самолет коснулся длинной ленты посадочной дорожки, мне захотелось петь. Я оглянулся на Джуди — и мое настроение сразу испортилось. Она по-прежнему полулежала в кресле, как и на всем пути из Момбассы, напряженно вглядываясь в окно. Я вспомнил Каир и нашу поездку в город.
А потом вспомнил тот момент на аэродроме в Найроби, когда она не смогла скрыть свое горе. Хотел бы я помочь ей хоть чем-нибудь. Но, увы, это было не в моей власти.
Расставаясь с Бландом в здании аэропорта, я поблагодарил его.
— Рад, что смогли вам помочь, — сухо произнес он, даже не посмотрев в мою сторону.
Прощаясь с Тимом Бартлетом, я увидел идущую ко мне Джуди.
— Ну, вот мы и расстаемся, Дункан, — сказала она и протянула руку. Ей даже удалось улыбнуться. Пальцы ее были теплыми и твердыми.
— Как корабли… — добавила она. — Вы собираетесь остановиться в отеле?
— Да. Поеду в «Сплендид». Возможно, в дальнейшем меня ожидают мрачные меблированные комнаты, так хоть несколько дней побуду важной персоной. А вы где остановитесь?
— Вероятно, мы отправимся прямо на судно, — ответила Джуди. — Через час отплываем из Столовой бухты.
Я замялся, не зная, что сказать.
— Надеюсь, вы… вы… — Я не находил нужных слов.
Она улыбнулась.
— Знаю. И… спасибо. — Затем неожиданно повысила голос: — Если бы мне только знать, как это случилось. Если бы сообщили хоть какие-нибудь подробности! — Ее пальцы судорожно сжали мне руку. — Извините. У вас свои заботы. Желаю удачи. И спасибо за то, что вы были так милы.
Она встала на цыпочки и поцеловала меня в губы. И прежде чем я успел что-либо сказать, повернулась, и ее каблучки застучали по бетонному полу к выходу…
Устроившись в «Сплендиде», я позвонил Крамеру. Он значился в телефонном справочнике как консультант по горному делу. Секретарша сообщила, что он вернется после обеда. Только перед ужином мне удалось с ним поговорить. Крамер был рад моему приезду, пока я не упомянул о причине.
